Армия

И ничего такого криминального я не совершил. Переусердствовал в заботе о болезных. В очередной раз, когда я со товарищем пошли в столовую за обедом, да, это был обед, я взял «усиленный» паёк, я всегда так брал. Первое, которое зачерпнули со дна и суп был больше похож на кашу. Пусть жидкую, но кашу. А второе нам почти добровольно положили. Была каша и говядина в белом соусе. Каша – как основное блюдо, а говядина – как гарнир. В нормальных и общепринятых условиях, основного блюда больше, а гарнира меньше. Потому как «гарнир идёт для украшения, дополнения и придания вкуса основному блюду».

И ничего ужасного в том, что основного блюда нам положили совсем немного, а гарнира раза в четыре больше, чем основного блюда. Больным нужно поправляться, чтобы как можно быстрее заполнить зияющие прорехи в строю защитников. Ну и общего объёма второго и первого было на такое количество больных, что в санчасти они по любому не поместились бы.

И всё шло хорошо, но недолго. До тех пор, пока нам не попался дежурный офицер. И не просто дежурный, а дежурный по столовой. Он из санчасти выходил. А тут мы с вёдрами навстречу. А вёдра тяжёлые. Всяко еды в них больше, чем на шесть человек. Вот он и посмотрел. Ему не понравилось и то, что еды больше раза в два или три. И то, что еда слишком густая и питательная, и то что пропорции сильно нарушены… В общем, поесть то, что я принёс, я успел, а поспать – нет. Выперли меня из санчасти. Быстро и бесповоротно. А в личное дело вписали очередное нарушение.

Про более мелкие нарушения типа других, случайных нарушений связи не первой и не второй категории, не всегда правильное понимание линии партии, мелкие нарушения различных воинских уставов, несоблюдение субординации по отношению к прапорщикам, которых я не считал офицерами, и дерзкое отношение к некоторым офицерам я подробно не помню. Ни, когда это было, ни что это было и почему. Просто однажды зашёл в штаб, кажется в очередной раз был помощником дежурного по части, и зашёл к одногодке, который устроился писарем. Поболтали. Я спросил про личное дело, он показал.

Оказывается, я достаточно заметная личность, почти рецидивист. Все мои нарушения были аккуратно записаны. Надеюсь, что все, потому что записей было много. А если не все, то тогда получается, что я, вместо того чтобы служить, почти всё время что ни будь нарушал. Но личное дело не только немного заставило задуматься о поведении, но и порадовало – все взыскания, кроме последнего, были сняты! Последнее я как раз и отрабатывал.

А вот здесь особого разнообразия моих геройств и подвигов не было. Взыскания снимались за хорошую строевую подготовку и отличное исполнение строевой песни. Спасибо ротный, потому что взыскивали кто не попадя, а снимал взыскания командир. Шагал я так себе, лучше, чем косолапый Никита, но значительно хуже ротного. Зато мог заставить хорошо шагать смену. Даже Никиту. А с пением, строевых песен, было ещё хуже. Я отличался тем, что на фоне моего голоса, все остальные могли почувствовать себя Шаляпиными. Вспомнился анекдот про то как отец, глядя в табель сына, полный троек и двоек, вдруг видит пятёрку. Единственную пятёрку. За пение. И с возмущением восклицает: «Он ещё и поёт!». Да, мы ещё и пели.

Рыбалка

В конце последнего моего армейского лета, меня отправили на рыбалку. Меня и Никиту от роты управления. От роты обслуживания дали одного бойца, Володю, ловить рыбу и водителя Сергея с машиной, эту рыбу возить. Возглавлял нас прапорщик. Тоже от роты обслуживания. Рыбак, охотник, свой среди рыбнадзоров и местных рыбозаготовителей. Полк каждое лето заготавливал себе красную рыбу. В тот раз эта честь выпала, в том числе и мне. Мне кажется, что так командир роты пытался обезопасить себя от моего присутствия в полку. Типа чем дальше я от роты и КП, тем ему спокойней. Уехал на рыбалку я один, а отдохнули оба.

Нас вывезли на Охоту – это река такая, выгрузили на каменистом берегу среди леса, и машина с прапорщиком уехала. До вечера нужно было разбить лагерь, поставить восьмиместную армейскую палатку, установить печь, развести костёр, разложить провиант. И всё.

Плёвое дело. Всё ясно, всё понятно. Только вот палатку мы никогда не ставили. Маленькие туристические, которые ставили в школе, во время походов – не в счёт. Они были легче, меньше и сразу комплектовались палками и колышками. У нашей палатки этого не было. Только палатка и всё. Из шанцевого инструмента – топорик, ножовка, охотничий нож и армейский половник. И время уже после обеда.

Сначала мы втроём, развернув тяжеленую палатку, пытались методом «научного тыка» разобраться, где у неё верх, где низ. Не определив доподлинно, решили голосовать. В результате открытого голосования, абсолютным большинством назначили верх и при повторном голосовании назначили наружную часть. Уже легче.