Армия

Подпорку подбирали методом укорачивания. Спилили в лесу дерево, затащили под распластанную палатку и попытались поставить дерево вертикально. Нам удалось поставить подпорку с палаткой не с первого раза, но удалось. Если бы мы всё так и оставили, то палатка получилась бы типа индейского вигвама – высокий, узкий конус.

Укоротили почти наполовину – стало очень похоже на палатку. Оставив Володю внутри, держать подпорку, я с Никитой выбрался наружу и принялись растягивать палатку. Один с одной стороны, другой – с другой. И оба по диагонали друг от друга. Наделали колышков, натянули верёвки. И тут выяснилось, что заколачивать может только один. Топорик то один на всех. Он лёгкий и колышек в глиняно-каменистый грунт входит неохотно. Совсем неохотно. А так как топорик маленький и лёгкий, то он больше мочалит и разбивает верхнюю часть колышка, чем забивает её.

Попробовали воспользоваться черпаком. Литой, тяжёлый, широкий. Дело пошло быстрее. Часа через два наших совместных мучений, на берегу реки была установлена палатка. Правильно, но наизнанку. Это мы по окошкам, застёжкам и швам определили. Винить никого не стали, потому что назначали наружную часть сообща. Ошиблись, с кем не бывает. И опыт, сын ошибок трудных… Через полчаса палатка была снова установлена, в этот раз правильно и почти идеально. Вход/выход в сторону реки. Через малюсенькое окошко просматривался подъезд. Печка, типа «буржуйка» стояла чуть сбоку от центральной стойки и ближе к выходу. А ещё, прапорщик оставил нам лайку. Почти годовалый кобель. Шустрый, любопытный, самодостаточный, весёлый и не шкодливый.

Как-то незаметно подкралась ночь. Ночь на свободе. Нет дневального, нет дежурного, нет офицеров и нет подъёмов/отбоев. Смен и нарядов тоже нет. Только костёр, журчание реки и какой-то хруст в лесу. Не постоянный типа хрум-хрум, а иногда как будто ветка хрустнет и опять тишина. И тишина, и хруст были откуда-то сзади, из темноты.

Прапорщик нам оставил двустволку и патронташ патронов. Что-то говорил про картечь, дробь и четыре жакана. Проинструктировал, что медведю нужно стрелять в грудь, а ни в коем случае не в голову, а если не убьёшь, то, когда он встанет на задние лапы, нужно бросаться ему под ноги и вспарывать живот. И всё. И уехал. А мы сидим у костра и сзади в лесу кто-то чем-то хрустит. А мы друг другу рассказываем, что подранок страшнее целого медведя. А если пестун, это годовалый медвежонок, большой как взрослый, но ещё глупый, может и к костру подойти. А вдруг его не научили на задние лапы вставать? А если медведь всё таки подойдёт, то кто стрелять будет, а кто с ножом на него, точнее под него, бросаться?

Вконец измученные страхами ушли и заперлись в палатке. Смешно, правда? Заперлись в коконе из тонкого брезента. Заперлись на деревянные палочки, которые продели в брезентовые петельки. Это такие в армии пуговицы были, на палатках и плащ палатках. Сплошное эко. Когда палатку ставишь, то брезент тяжёлый и толстый. А когда в ней спишь, а снаружи медведь бродит, то он тонкий до полупрозрачности.

Володя лёг в самый дальний угол, у самой стенки, подальше от входа в обнимку с ружьём. Он почему-то свято верил в то, что медведь, если зайдёт в палатку, то обязательно через вход. И жрать нас будет начиная с того, кто ближе к входу. Ближе к входу лежал я. И уже почти заснул, как в палатку влетел щенок. Прапорщик говорил, что он никогда не заходит в помещение, потому что охотничий. И он не заходил, сколько мы не звали, а тут сам влетел. Вероятно, медведь всё же был где-то рядом.

В эту ночь никого медведи не съели, ничего у нас в лагере не порушили, кроме сознания у Володи. Мысль о том, что его съедят не днём, так ночью, а если не этой, то обязательно следующей не давала покоя ему постоянно. А он не давал покоя нам. Всё хорошо, всё замечательно, свежо, свободно, сытно, весело, но вот гадство – рядом лес, а в нём медведи. А из ружья можно промахнуться. Вот если бы был автомат…

В конце концов, через пару дней, прапорщик сжалился над ним, но вместо того, чтобы привезти автомат, увёз Володю поближе к автоматам, подальше от леса. И пёсика забрал. И остались мы с Никитой вдвоём. Медведи, может быть, и бродили. Мы на это внимания не обращали совсем. Настолько не обращали, что однажды даже потеряли ружьё. Потом нашли. В палатке вещами завалили.

Наша ежевечерняя программа выглядела следующим образом. Сидим у костра. Общаемся, едим, курим, пьём чай. В 00.00 запускаем ракету. Ракет у нас было как «у дураков махорки». Прапорщик побеспокоился. Вместо того, чтобы отстреливаться ими от медведей, мы запускали одну. Каждую полночь одну ракету. Ракеты были СХТ (сигнал химической тревоги). Это такая ракета, которая взмывает высоко ввысь обыкновенной белой, а достигнув пика, падает вниз четырьмя белыми и сбоку одна красная. И свистит. Кто из них свистел, белые, красные или какая-то отдельная свистулька, я не знаю. Но свист был непрерывный и пронзительный. В общем, мы решили, что это отпугивает медведей. Стрельнули, свистнули и спать. И пофигу медведи.