Армия США. Как все устроено

Я никогда б не подумал, что серое скучное здание, единственное в округе сложенное не из фанеры, а из бетона, это и есть тюряга. Спорить с сержантом смысла не было. Я три раза глубоко кивнул. Скаветта улыбнулся.

– А хотите, заскочим в госпиталь?

– Давай. Он далеко?

– У нас в Баграме три госпиталя. Египетский, корейский и американский. В какой пойдем?

– В американский.

– Правильно. К нам самых тяжелых раненых и больных привозят.

Через пять минут мы уже входили в огромный фанерный барак. Стены, пол, потолок – все некрашеное и деревянное. Вокруг, на стенах, на стеллажах и просто на полу, аппаратура, провода, какие-то блестящие коммуникации, мигающие ящички, осциллографы. Наверное, так выглядит космическая станция «Мир». Или декорации голливудского фильма про XXII век. Мы, видимо, попали не туда, где лечат, а где вообще собирают новых людей.

Я вспомнил наш бункер в Грозном. Первый месяц войны в Чечне. Январь 95-го. Угрюмый подвал. В одном его углу, под тусклой лампочкой, гора бронежилетов, в другом – гора оружия. Все, что снимали с раненых и убитых, не уносили сразу, только в конце дня. Лес капельных стоек с перевернутыми бутылями лекарств, полумрак, стоны, всхлипы. Конвейером заносят людей. Кого на носилках, кого на одеялах, бывало и на выломанных дверях. Гомон смертельно усталых врачей и санитаров.

– Он уже умер, зачем вы его принесли?..

– Промедол кололи? Когда? Вы брейте ногу, сейчас будем отнимать…

– Так у вас… пуля, осколок?

И никаких мерцающих мониторов, никакой космической аппаратуры. А ведь это было со мной всего десять лет назад.

К нам выходит американский военный. Рыжий, худой, в таком же песчаном, как у всех, камуфляже и с пистолетом под мышкой, лежащем в черной кожаной кобуре.

– Подполковник Майкл Доял, начальник госпиталя.

– Александр Сладков, корреспондент.

– Что вам показать?

– Покажите все.

Доктор Доял не проявил эмоций. Он выставил руку, пропуская нас жестом вперед.

– Прошу.

Из длинного и широкого космического фойе мы прошли по сужающемуся деревянному коридору. Доял шел и комментировал:

– Этот госпиталь оказывает помощь мирового стандарта. У нас хорошая команда. Хирурги, медсестры, специалисты военно-полевой хирургии. Уровень медицины – как в США.

– Много раненых?

Доял оглядывается на капрала Серегу, словно спрашивает, можно ли нам доверять. Серега успокаивающе кивает.

– Девяносто процентов местные. Причем гражданские. Мы их лечим, это сближает.

– С кем?

– С афганским народом.

– Чем болеют?

– Подрываются на минах. И горят. Отапливают свои дома они кустарным способом. Никакой техники безопасности. Сплошные пожары. А мины… Их кругом столько, что к нам подорвавшихся везут и везут. Да, еще много пострадавших от транспортных происшествий. Чаще всего женщины, дети. У нас здесь две операционные. И двадцать коек. Они все заполнены. Мы оперируем, а выздоравливать отправляем местных – в афганские госпиталя и больницы, а наших – в Америку.

Двадцать коек… Это даже не лазарет. Вот двести – это еще куда ни шло.

Проходим меж рядов медицинских каталок, на непривычно больших колесах с надувными шинами. У наших, российских каталок колесики маленькие, твердые и звонкие. Везут тебя, а ты каждый выступ на полу спиной чувствуешь.

Мимо нас хромает афганский дед. Нога перемотана до размера валенка.

Борода, костыли, длинное зеленое афганское покрывало, а вид довольный, как на свадьбе. Я бы на его месте тоже радовался. Тут каждая заноза может саваном обернуться – такая уж местная медицина, а деда теперь и лечат, и кормят.

Попадаем в зал ожидания. Кресла пластмассовые. Больные: афганский мужчина в чалме, рядом девочка с открытым лицом, без паранджи, афганский солдат с костылями и двое американских военных – он и она. Мужчина и женщина. Вид у всех скучающий, даже печальный, как и положено посетителям госпиталя.

Трогаю за плечо дядьку в чалме. Он смотрит на меня вопросительно и спокойно, с достоинством. Начальник госпиталя объясняет:

– Дочка у него была ранена. Три операции мы ей сделали на челюсти. Он на осмотр ее привел.

Опять коридор. Солдаты-санитары ведут еще одного афганца. Молодой. Вместо левой ноги – протез, правая нога забинтована основательно, до самого паха.

Чем дальше углубляемся в это хозяйство, тем больше вокруг персонала и раненых. Медсестры, одетые в веселенькие, с картинками, поло, в камуфляжные брюки и светлые берцы.

Вот палата. Походные медицинские раскладушки. У каждой в ногах столик, а еще держатель для бумаг – видать, для историй болезни. Под одеялами – изможденные бородатые мужики, афганцы. Вокруг каждого хлопочут врачи и медбратья. Что-то колют, перевязывают, протирают.

Подполковник Доял берет меня под локоток.

– Перед отправкой в Афганистан наших медиков специально готовят. Преподают методы лечения характерных травм и болезней. Местные болезни изучают.

Да… Серьезный подход. Это вам не аспирин: «Одна половина от головы, другая от…» Я слушаю американца, киваю. И вспоминаю такую историю, как заокеанские врачи однажды обратились к российским военным коллегам за помощью накануне ввода своих войск в Афганистан:

– Подсобите, вы же доки.