Арминута

Ее в те дни раздражало любое мое действие: это началось после разговора с синьорой Перилли, с которой она случайно столкнулась на улице. Та сказала, что я прекрасно учусь и в следующем году непременно должна поступать в лицей в городе. А она как учитель обязана проследить, какое решение в этом вопросе примет семья, и при необходимости обратиться в социальную службу. На этой угрожающей ноте они и расстались, разойдясь возле почты в разные стороны.

– Ишь, раскомандовалась в моем доме! Ты, говорит, не должна кончить, как мои мальчики! А если я вообще запрещу тебе ходить в школу? – разорялась мать. – И потом, разве ж я виновата, что ты так хорошо учишься? Вон, свет жжешь почем зря, когда занимаешься поутру, так я молчу...

После обеда она велела мне вымыть посуду, хотя была не моя очередь, а потом всю перетереть: обычно та спокойно стекала себе над раковиной, но мне не терпелось распечатать конверт, и она всячески старалась меня задержать.

Из сложенного вчетверо листка выпали несколько тысячелировых банкнот, к ним прилагалась только коротенькая записка: мол, Лидия узнала о моем возвращении и очень сожалеет, но я всегда была умной девочкой, и она верит в мою способность приспособиться к новым обстоятельствам. К несчастью, она живет далеко и полностью поглощена работой и семьей, иначе непременно приехала бы проверить, как мне живется у настоящих родителей. Они неплохие люди, эти сколько-то-юродные родственники, мои и твоего отца, успокаивала она меня. Я знала, что ты их дочь, просто мне не разрешили тебе рассказать. И потом, я была уверена, что ты останешься с моими братом и невесткой навсегда. Но знаешь, иногда самое незначительное событие может вдруг изменить всю твою жизнь...

Дальше следовали вопросы: скорее всего, Лидия не подумала, что, не указав своего адреса, не сможет рассчитывать на ответ. В заключение она писала, что надеется приехать ко мне летом, во время каникул, а до того момента мне пригодится немного денег на личные расходы: похоже, она, как и все остальные, беспокоилась только об этом, будто я не могла испытывать недостатка ни в чем другом.

Я еще долго стояла с бесполезным листком в руках. В желудке кислой волной вскипала ярость. Подошла привлеченная банкнотами мать: похоже, следила за мной и видела, как те выпали. Она подняла деньги и протянула их мне, попросив разрешения оставить себе парочку. Я безразлично пожала плечами и кивнула.

Дома в тот момент никого не было. Она нагнулась, пытаясь нащупать что-то за мусорным ведром под раковиной, среди бутылок, пустых, полных – неважно, и армии тараканов, потом задернула занавеску, окатив всю кухню едким запахом плесени, повернулась и обнаружила, что я стою прямо перед ней, всего в нескольких сантиметрах.

– Где моя мать?

– Ты что, ослепла? Вот, – ответила она, указывая пальцем на себя.

– Другая! Решитесь вы наконец рассказать мне, что с ней случилось? – и я бросила письмо Лидии на пол.

– Да почем мне знать, где она? Я и видела-то ее с тех пор только раз, незадолго до того, как ты вернулась: зашла с нами поговорить, с подругой еще, – она задыхалась от волнения, над верхней губой выступили капельки пота.

– Разве она не умерла? – продолжала настаивать я.

– И как ты только могла такое удумать? Эта и до ста дотянет, с такой-то сытой жизнью, – нервно рассмеялась она.

– Когда меня отослали к вам, она тяжело болела.

– Ну, тогда я даже не знаю – две тысячи лир, которые она сунула за край бюстгальтера, вдруг выскочили, сразу провалившись куда-то в V-образный вырез блузки.

– Так мне все-таки придется остаться здесь навсегда или они когда-нибудь потом за мной приедут? – попробовала я зайти с другой стороны.

– С нами останешься, это уж точно. А про Адальджизу меня не спрашивай, это тебе с ней самой повидаться надо.

– Но где? И когда? Это мне кто-нибудь может сказать? – выкрикнула я ей прямо в лицо. Потом выдернула у нее из-за пазухи сложенные банкноты и разорвала их в мелкие клочки. Она остолбенела, а потому не сразу отреагировала и попросту не успела остановить, только вперила в меня застывшие черные зрачки и оскалилась, обнажив зубы, как сука, готовая ринуться в драку. Впрочем, пощечина все равно оказалась для меня совершено неожиданной – столь тяжелая, что я вздрогнула, отшатнулась в сторону, чтобы не потерять равновесие, и задела бутылку масла, которую она нашла под раковиной. Я ее задела, она упала и разбилась.

Несколько долгих секунд мы будто зачарованные следили, как полупрозрачное желтое пятно медленно расползается по плитке, осколкам стекла и обрывкам купюр.

– Она была почти полная – и последняя. Придется тебе в этом году съездить пособирать оливки: хотя бы научишься зарабатывать то, что ешь, – выдохнула она и принялась бить меня по голове, ставшей виновницей всей этой катастрофы.

Я защищалась, прикрывая уши руками, но она продолжала без устали искать место, чтобы ударить побольнее.