Ashen crown (СИ)

Татуировки в виде звезды носили непосредственно самые близкие к верхушке, на тот момент Чонгук видел их в двух случаях - когда привозили новеньких и когда случались какие-нибудь эксцессы вроде нечаянной смерти при оргии или возмущении постояльца. Люди в костюмах неминуемо напоминали Чонгуку о мафии. Он не отрицал, что скучает по чете Ринцивилло, жалел, порывался на мысли о побеге, но возвращался к тому, что начатое важно заканчивать, чего бы оно ни стоило.

Стидда могла быть тайным сообществом, и подумать о наличии у них связей на государственном уровне - не абсурд. В том числе Чонгук подозревал в покровительстве и Ватикан. В их круги входили известные чиновники и состоятельные господа не последней важности. Они заезжали в «отели», оборудованные под приём, и проводили чудесные вечера, а то и целые недели, развлекаясь и используя молодость, как угодно. Кто-то снимал фильмы, кто-то без остановки предавался утехам, а некоторые даже «покупали» понравившиеся экземпляры. Постояльцы никогда не испытывали нужды ни в моделях, ни в приправах. Бизнес, построенный на детских косточках, приносил плоды и окупался троекратно.

Коза-Ностра частично плясала под их дудку. Чонгук убедился в этом, когда нашёл среди новоприбывших лиц одного из пап с западной провинции. Цветение Стидды на теле Сицилии походило на лишай, она покрывала земли струпьями и не стыдилась своего величия. Во главе болезни подобного масштаба обязан был быть сумасшедший, не меньше.

Честно говоря, подвалы с мальчиками не выглядели мерзко, скорее, там наводили специальный антураж и обязательно делали одно помещение, крайне похожее на то, где Чонгук когда-то нашёл Тэхёна. Из таких «комнат» обычно появлялись мальчики с меткой. Меченые Чонгука интересовали. Именно их подвешивали на посвящении, но не каждого вывозили после под белой простынёй. Чудом оставшиеся в живых входили в какую-то наивысшую касту, им отводилась определённая роль, разгадать которую ещё предстояло.

Как и в любой мафиозной структуре, в Стидде соблюдался порядок и строгая субординация. Переход по должностям не прописывался технически, но во многом зависел от везения. Из рабов - в слуги, из слуг - в адепты или телохранители, дальше - в Высший Совет. Чонгук намеревался забраться как можно выше. Месяц за месяцем он пребывал в статике: как слугу, его больше не перевозили и не тормошили по пустякам. Любой полицейский, случайно забредший в их городок, мог бы заподозрить в нём обыкновенного паренька, подрабатывающего для помощи родителям.

Чонгук действовал аккуратно, выучился убирать подозревающих и случайных свидетелей, прислушиваться, когда нужно и появляться там, где следует. Встречи со своими продумывались, как ходы по минному полю. Он спал, что называется «с открытыми глазами», неглубоко и чутко, короткими перерывами проверяя, не держит ли кто у глотки нож. Бдение каждого шороха и лишнего вздоха отточило его интуицию похлеще, чем годы, проведённые под крылом Марко.

Его же чаяния предотвратить развитие Стидды Чонгук считал глупыми. Он понял это сразу. Они имели вес, власть, деньги и владели тем, чем не похвалится простая мафия - сознанием. В глазах жителей коммун тлело слепое обожание их божества, еженедельных сборищ и ежемесячных поклонений. Прежде не имевшие и гроша за душой, они наконец обретали что-то наравне с другими, будь то материальное благополучие или духовный покой, приют их больному нутру. Бороться со Стиддой - значило убить каждого, кто в неё верил. Марко передавал односложные ответы вроде «мы справимся», «нет ничего невозможного». Но в Чонгуке уже зародились тяжкие сомнения. Марко мог сколько угодно подбираться к ядру, отрубая змею головы, но сколько их всего - не поддавалось подсчёту даже тому, кто сидел в логове.

Безнадёга.

Чонгук колебался насчёт того, оправдано ли его нахождение под прицелом, в извечном напряжении. Некогда привлекательная идея освобождения и отмщения растворялась по мере того, как Чонгук приобщался к новой жизни. По большей части, он видел чокнутых, извращенцев и отбитых напрочь, и вполне претендовал стать одним из них.

Затянувшиеся полтора года завершились для Чонгука осознанием того, как сильно он устал, вымотался. Он снова обратился к плану побега, отложенному про запас. Но судьба имела на него виды, и в ту ночь, когда он пытался покинуть гостиницу, в дверях объявился долгожданный патрон, чей приезд ранее обговаривался на пониженных тонах и колебался между тем, что «дата неизвестна» и тем, что «у него слишком много дел».

Юркнувший вниз Чонгук вглядывался между гранитных балясин верхнего этажа в прикрытое капюшоном лицо. Когда оно осветилось настенным бра, Чонгуку пришлось сдержать тяжкий вздох.

ooo

…Тэхён отряхнулся от мыслей и закашлялся, в висках закололо. Чонгук не поленился протянуть ему стакан воды, попил и сам.

— Значит, ты видел его? Он и по сей день у руля?

— Как ни странно, да…

— Кто он?