АСКЕТ

— Принесла, принесла… — Нина принялась что-то выгружать из своих баулов на тумбочки. В палате их было восемь. Она деловито рылась в сумках и оставляла на каждой небольшой кулёк. — Вроде всё, — наконец, выдохнула она удовлетворённо. — Остальное в холодильник. Я там на каждом пакетике фамилию написала. Скажете бабе Маше?

Медведеобразный Николай Семёнович кивнул и, шаркая, вышел, кинув напоследок:

— Смотри, Юрий, не обижай художницу! За хозяина остаёшься.

— Не-е-е… — протянула «кукла» и хихикнула.

Рая подошла ближе. Зрение подводило, но очки она принципиально не носила. Не хватало ко всем несчастьям прослыть ещё и очкариком! На неё из-под шерстяной белой шапочки взирали два бойких глаза. Значит, на голове всё же не гипс… При ближайшем рассмотрении всё «обмундирование» оказалось чем-то вроде жёстких белых лат, скрывающих худенькое тельце почти целиком.

— Привет, — попыталась скрыть нездоровое любопытство Рая.

— Привет! Меня Юрка звать, а тебя?

— Рая… Говоришь, тоже художник?

— Ага, хочешь, рисунки покажу?

— Давай…

— Там, в тумбочке на второй полке. Только они не очень красивые. У меня сейчас только чёрный фломастер. Остальные высохли. Мамка через месяц приедет. Обещала привезти.

— А-а-а…

Раиса рассматривала каракули на тетрадных листках в клеточку, и ей почему-то хотелось плакать.

— Нравится? — спросил, наконец, Юра. В его голосе сквозило неприкрытое ожидание похвалы.

— Да, здорово… — соврала Рая, но стыда не почувствовала.

— Вообще-то, я терпеть не могу чёрный цвет! — оживлённо затараторил маленький художник. — Я люблю, чтобы ярко! Чтоб, как в жизни! Но фломики… У меня всегда первым кончается красный и зелёный. Потому что я всё по-настоящему рисую. Чтобы трава вся зелёная, а солнце красное. Ещё у меня кони красные…

— Как у Петрова-Водкина?

— А кто это?

— Художник такой. У него картина есть «Купание красного коня». Не видел?

— Не-а. У нас в посёлке нет музея.

— Я тебе книжку принесу, там репродукция имеется.

— Класс… Кони, они добрые и сильные. Я, пока не заболел, в ночное ходил. Когда костёр, все кони красные. Здорово! У меня теперь всё, что сильное и доброе — красное. Потому и фломик первее кончается, — взгрустнул Юрка. Но тут же его голос стал нетерпеливым. — Давай, рисуй скорей! Только домовёнка Кузю не забудь. У нас Гришка, пацан маленький, только Кузю любит. А всяких там суперменов — нет. Он плачет всё время, по мамке скучает. Тогда я начинаю кузиным голосом говорить, он успокаивается. Смеётся даже. А того Кузю, которого дядя Петя, наш завхоз, нарисовал на стенке, ему не видно. У него такая штука на шее, голову не повернуть, а лежать на спине надо. Понимаешь? Не видно стенку. Вот мы и придумали… на потолке. Вместе все придумали! Мне, кстати, тоже на потолке глядеть удобней.

Раиса старалась не смотреть со стремянки на болтающего без умолка Юрку. За пару часов он умудрился поведать ей, как «здоровско» пахнет трава ночью у реки в ночном. Как ловко он умеет перемахивать через высокий забор с яблочной завязью в карманах, удирая от жадного соседа Вована. Какая смешная птица прилетает на их подоконник по вечерам. Юрка клялся, что она «мохнатая и красная», а, значит, добрая. И зря эту птицу боится маленький Гришка, любитель обаятельной нечисти…

На потолке вырисовывался алый, в отблесках костра, конь с домовёнком Кузей на спине.

— Мне Николай Семёнович сказал, что я домой скоро поеду, — хвастал Юрка. — Месяца через четыре. Потом ещё пару раз сюда и выздоровею. Скоро уже, годика через два-три. Николай Семёнович говорит, костный туберкулёз сейчас не опасная болезнь. А, когда вырасту, я буду наездником. У меня получится, я лёгкий. Кони толстых не очень любят… А вообще-то, тоже любят. У меня друг Шурка, во-от такой жирдяй! Всё равно любят! Правда, он им хлебушек с солью втихаря даёт, приманивает, — Юрка весело засмеялся.

Рая — тоже. Потом прибавила:

— К нам на работе тоже мохнатая птица прилетает… И, кажется, тоже красная.