АСКЕТ

Я раскрыла потрёпанную, залитую чем-то жирным старую тетрадь в клеточку. Обычная коричневая клеёнчатая обложка. А под ней то, что так никогда и не сумел рассказать мне Медвежонок. Судя по датам, тогда ему было шестнадцать.
«Гринька рассказывал сегодня, что его мама добрая фея. Просто её заколдовал злой волшебник, поэтому она пьёт водку, ругается и дерётся. Гипс ему скоро снимут. Мне кажется, он уже забыл, что это она сломала ему руку. Всё ждёт, когда мама заберёт его из детдома. Я встретил её вчера во дворе. Она сидела пьяная в компании каких-то отморозков и громко хохотала. Когда я подошёл, она протянула мне пластиковый стаканчик: «О, сосед! Давай с нами. А то всё мимо, да мимо! Гордый какой». Иногда мне кажется, что я мог бы убить человека. Я сказал, что Гришка её очень ждёт. Она ответила, что, раз государство отняло его у неё, пусть само теперь и заботится. Гришка говорит, что скоро должен появиться принц, поцеловать маму и она «расколдуется». Я бы поцеловал её. Прямо в вонючий, беззубый, перекошенный рот. Только она не расколдуется. Факт! А Гришке я говорить этого не стал. Потому что ждать, значит, надеяться. Лишить надежды, значит, убить. А ему и так досталось за его четыре года жизни.
Вообще-то он прав. Многие женщины, наверно, и есть феи, заколдованные кем-то злым. Вот Ирка, например. Она всех в классе терпеть не может. Злая, как мегера. Только её злобы никто не боится. Над ней смеются. Выходит к доске, а в классе уже нетерпеливый гвалт — чего ещё отмочит. Последний раз она запустила мелом в Сашку Никифорова и выскочила из класса. Все ржали, как кони. Она не красивая. Худая, как палка, рябая какая-то, в очках. Я как-то видел её в парке. Она гуляла там со своим псиной Редфордом. Была осень. 

У Ирки на голове венок из кленовых листьев. Похожа на языческое божество. Огромный такой венок, как нимб над головой, переливается жёлтым, бурым, терракотовым. Листья вздрагивают от ветра и кажутся живыми. Она сидела на корточках, трепала шею своего жуткого волкодава и смеялась. Почему-то мне стало стыдно, точно я подглядываю за ней в раздевалке. И ещё мне ужасно хотелось подойти и заговорить с ней. Но я не подошёл… Не знаю, почему меня к ней так тянет. Интересно, что бы она сделала, если бы я всё же подошёл? Совсем не понимаю, как мыслят девчонки. В книгах всё просто, а в жизни… Фиг поймёшь. Но из знакомых женщин у меня только мама. То есть, знакомых-то полно, но спросить, что они думают, стыдно. Надо попробовать подойти к ней».
Дальше читать я не смогла. В глазах было сухо, скулы свело. Что было тогда? Кажется, дело о хищении в особо крупных… И я не успела ответить Медвежонку на его вопрос, о чём думают женщины, если их обижают.

После выпускного Медвежонок долго кружил вокруг меня, явно не решаясь что-то сказать. Придёт в комнату, усядется в угол и смотрит. Потом спросит осторожно: