АСКЕТ

***
Заклинаний, шипящих зелий и чёрных кошек не было. На кухне, как обычно, кастрюли, да поварёшки — ни летучих мышей, ни жабьего яда. Тоска! Зато мы теперь частенько выбирались за город. «Старайся уловить не то, что привыкла, а что действительно видишь и слышишь. Вселенная ничего не скрывает, бери, пользуйся. Мы сами отщипнули крошку знаний, и большего не хотим» — говорил Яшар.  
Сначала эти походы казались мне утомительными и бессмысленными. Сколько ни пыталась, деревья и травы молчали. Небо безмолвствовало. Солнце оставалось источником ультрафиолета. Мы часами сидели у ничем не примечательного валуна, не проронив ни слова. Когда вставали, Яшар светился, как ёлочная гирлянда (болтливый попался камень); я же лишь уныло расчёсывала комариные укусы. 

— Научи лечить, — ныла я — а иллюзии твои мне ни к чему!

Яшар разводил руками. 

— Всё равно к ним придёшь. Пророчество — иллюзия будущего. Врачевание — изгнание иллюзии, что человеческое тело несовершенно. Наше дело — работа с иллюзиями, а сила в том, что мы способны иллюзию создать или развеять.

И я покорно бродила по полям и лесам, медитировала у воды и огня, обнималась с деревьями, пыталась разговорить камни.
Что-то стало получаться. Пока мои яблони напоминали растрёпанные мётлы, а снег сыпался вперемешку с солью, но кривоватые чудеса начались.

Первое полноценное чудо помню до мелочей.

В то утро у двери кабинета я не обнаружила своего верного рыцаря, деда Аркашу. В пансионате (так деликатно величают теперь дома престарелых), где я работала геронтологом, он был старожилом. Когда я, врач-ординатор, здесь только появилась, дедок взял надо мной шефство. Семенил рядом, знакомил с обитателями, рекомендовал, как «всамделишную докторшу». Каждое утро дед Аркаша норовил под благовидным предлогом пробраться в кабинет, чтобы излить на мою голову ушат местных новостей. Старики подтрунивали: «Опять на рандеву попёрся. Нашкандыбает тебе Яшарка! На дуель вызовет!». За всё время деда Аркашу на посту я не застала дважды: три года назад — криз; и второй — визит внучки, не упомню уж когда. 
Обеспокоенная, я пошла в комнату, где жил «рыцарь».  

— Собирается, — тихо сообщил сосед. 

Аркадий Матвеевич лежал на спине, уставив острый нос в потолок. Я тронула сухонькое запястье старика. Тахикардия, наполнение слабое. 

— Чего придумали? — ободряюще ворчала я. — Новый год скоро, вся программа на вас, а вы… 

Дед Аркаша повернул в мою сторону голову. Склеры красные, слезотечение — конъюнктивит? Вряд ли… 

— Помру я, Алёнушка, — сказал негромко, как о чём-то решённом. — Хватит уж. 

— Что за идеи! — Сердце ёкнуло. Я уже безошибочно узнавала эту смиренную уверенность. Так говорят те, кто устал и просто уходит.  

— Хорошо пожил. Жаль, до осени не дотянул. По осени пшеница… куды там твои колечки-серёжки, переливается. Да что ты знать можешь, городская! — он фыркнул. — Видала хоть раз поле-то? 

— Видела, Аркадий Матвеевич. Прабабка в деревне жила.