АСКЕТ

Я захлопнула дверь, но Маня всё продолжала что-то бормотать, стоя на лестничной площадке.

Спустя полтора часа позвонил Валерий. Приглушённым голосом сообщил, что приехала тёща. Я едва разбирала слова из-за громкого шипения воды. Когда он звонил из дома, всегда включал краны в ванной. И всегда говорил шёпотом, если сообщал об очередной отсрочке важного разговора с женой.

Холодно. Новое платье без рукавов сидит идеально, но накинуть сверху кофту невозможно, дешёвая ткань сразу мнётся. Присесть в нём и то нельзя. Теперь можно даже прилечь. Пышная, обильно удобренная лаком причёска тоже не нужна. Какая разница, в каком виде жевать чипсы, сидя перед телевизором. Я налила горячего чая, натянула толстые носки и завернулась в плед. Сколько времени нужно женщине, чтобы понять — ничего не изменится. Жизнь так и будет складываться из шипения воды в телефонной трубке, виноватого шёпота и физиономий на экране, вместо родных глаз напротив. Мне понадобилось, ни много ни мало, четыре года.
Иссушающая жалость к себе пока не накрыла. Я пребывала в нулевой стадии женского горя — ступор. На этом этапе ни мыслей, ни слёз парализованное сознание предоставить не в силах. Его надо привести в себя: вслух перечислить все обиды, надавить жалобными фразами на болевые точки, вспенить в памяти одинокие вечера. Набрала телефон Верки. Её сыну грозила тройка в четверти по русскому языку. Этого она допустить не могла и упорно гоняла сейчас отпрыска по правилам правописания. У Маринки случилось стихийное бедствие — годовой отчёт. Старинный дружок Ромка зависал в гей-чате и не мог выделить время на телефонный разговор, поскольку в кои-то веки отыскал в безликой «паутине» интересного собеседника.
Ступор начал сковывать уже и на физическом уровне. Занемели губы, судорогой подёргивались мышцы живота. Я встала. Принялась бесцельно слоняться по комнате. Почему я не пью водку?! Наверно, сейчас бы выпила…Ноги поднесли меня к чернеющему зимним вечером окну.
Тусклый фонарь под козырьком подъезда вяло лил муть света на скамью у крыльца. На ней сидела Маня. Она что-то оживлённо говорила, размахивала руками, запрокидывала голову в жутковатом, никому не адресованном, смехе. Присмотревшись, я разглядела рядом с ней облезлого тощего кота. Он жадно поглощал разложенную перед его носом рыбёшку. Иногда Маня касалась вздыбленной в ажиотаже пиршества кошачьей спины, точно пытаясь привлечь внимание. Кот насторожённо косился на неё. Этого ей было достаточно, чтобы продолжать повествование.
Мои мысли начали оттаивать. Первая из них — мятые полтинники вовсе не то, зачем стучалась в наши двери Маня.