Как принято писать в титрах, шли годы. Во всяком случае, тех страстей, которыми Гоша умудрился наполнить полгода наших отношений, с лихвой хватило бы на полновесный репертуар какого-нибудь провинциального театрика на пятилетку вперёд. Наши обезумевшие инь и янь влекло друг к другу с той неотвратимостью, с какой любителя пива манит к себе писсуар. И всё же остатком рассудка я понимала, что писсуар — удовольствие минутное. Стоять возле него целый век, пожалуй, не согласится даже самый преданный фанат пенного напитка. Гоша был хорош также в гомеопатических дозах.Как меня угораздило принять Гошино предложение, одной Мельпомене известно, будь она неладна. Кажется, мой недоделанный Пьеро, был тогда погружён в образ некого султана. Для восточного антуража требовался гарем. На столе валялись обглоданные огрызки рахат-лукума. Луноликая пери, каковой я виделась ему, остервенело возила тряпкой, стирая с полироли пролитый ликёр. Приторно сладкая жижа, от которой у меня слиплись губы и мозги. Пожалуй, то и послужило причиной процедить на Гошино «Тюрчанка милая, ты станешь ли моей?»: