Доктор Орловская откинула полог юрты. Снова увидела смрад. Именно увидела. Слава богу, слизистые носа надёжно защищены маской противочумного костюма. Она помнит много смертей. Смерть на поле боя пахнет и выглядит иначе. Даже подлое убийство новым для начала 20-го века оружием, газом. Чума безобразна. Она пахнет гнилостью, тяжёлым сладковатым сумраком, жирными мухами и животным ужасом. К этому вязкому духу примешиваются страшные всполохи беснующихся кострищ, в которых горит всё, к чему прикоснулась костлявая жёлтая рука. Заходятся последним безмолвным криком в чёрном дыму юрты и тела умерших, с прощальным надрывным треском лопается посуда, источают удушливый смок шерстяные ковры… Обжигающая гибель всего, что совсем недавно дышало, служило, радовало. И в страшной пляске вокруг кострищ она, непобедимая, глухая к мольбам, слепая, безжалостная старуха Чума.
— Мария Генриховна! Палить? — голос Василия, точно из преисподней, из-за непроницаемых слоёв противочумки, так они называли свои неуклюжие защитные костюмы, от которых зависела жизнь.
— Пали, Василий… — сердце сжалось пойманной птицей. Чума опять победила. Вот они, её жертвы, груда исхудавших тел: мужчина, женщина, трое детей…