АСКЕТ

Сколько юрт сгорело сегодня? Монгольское степное стойбище целиком. А ведь посланец гнал своего низкорослого жеребчика во весь опор. Пока у того хватало сил. В поселениях, заслышав дурную весть, ему беспрекословно меняли загнанного до кровавой пены коня на другого. Только бы успел, только бы липкая незримая смерть не поползла дальше. Он ворвался в лабораторию русских, поддерживаемый только какой-то нечеловеческой нервной энергией страха и надежды. Пока собирали обоз, пока мерили монгольские бескрайние степи шаткими кибитками, Чума пожрала стойбище. Где-то спасали свои жизни те, кто разглядел вывешенные высоко над юртами чёрные флажки — не подходите, здесь смерть. Там, в морщинистых, когтистых лапах старухи в последних муках корчились их матери, дети, жёны, старики… Все те, кто не уезжал в степи пасти стада. Кого не вывела вовремя судьба за пределы царства Чумы. Только обезумевшие степные сурки, да мыши беспрепятственно преодолевали невидимые преграды, отделившие Жизнь от Смерти. Милые, забавные зверьки, ставшие сейчас неуловимыми слугами Чумы.

Мария сжала зубы. Старуха опять победила. Как тогда, в Крыму, когда прибрала её родителей и сестру. Отвратительная дьяволица с мышиной мордой и оскаленными жёлтыми зубами визжала где-то за спиной, извивалась в адской вакханалии, пыталась обнять душными клубами чёрного дыма горящих юрт. Что значат все исследования, все открытия и все жертвы перед лицом этой чёрной старухи? Зачем это всё? Для чего дни и ночи у микроскопа, взъерошенные трупики лабораторных крыс, тонны исписанных тетрадей? Зачем оставленные на годы где-то в далёком Петрограде муж и сыновья? Зачем она, Мария Орловская, покинула Родину и точно вросла в равнинные просторы Монголии, с её смертоносными грызунами, наивными и добросердечными людьми с миндалевидными глазами, с вечными ветрами, разносящими то и дело жуткие непроглядные тучи дыма от победных чумных кострищ.

— Ты гляди! — Василий наклонился над скрюченным телом хозяйки юрты. — Никак живой?!

— Кто? — Мария вынырнула из своих чёрных, как столбы зачумлённого дыма, мыслей.

— Ребятёнок, вы только гляньте!

Орловская всмотрелась в жужжащий мухами мрак юрты. Василий держал на руках мальчика лет двух. Тот тяжело дышал и пытался скосить на пришельцев и без того раскосые карие глазёнки. Он был явно истощён и обезвожен. Когда Чума забрала его мать? День, два, три назад?

— Господи! — вырвалось невольно у Марии. — А если бы не заметили…

— Я смотрю, шевелится, вроде! — захлёбывался Василий, в который раз пересказывая историю нахождения мальчика. — Присмотрелся, точно, живой, шельмец!