АСКЕТ

— Я ж говорил! А ты всё померли, померли… Эвон вон! Видал?! — на том берегу реки вспенивался едва различимый в степном мареве дымок. — Живы… Орловская это тебе… Мария Генриховна. Вот! — он поднял вверх указательный палец и уважительно потряс головой. — От неё ни одна зараза не уйдёт. Мы ж с ней который год лихоманку эту травим.

Усыновила Миньку монгольская семья из Улан-Батора. Повозка, поскрипывая и подпрыгивая на выбоинах, удалялась прочь.

— Жалко всё же, — уныло вздохнул Василий — веселей с Минькой-то было…

— Да… Я им рассказала, что он везунчик, — Орловская стояла посреди пыльной дороги, а перед ней распахнулась бескрайняя монгольская степь, посреди которой эти странные русские обустроили свою лабораторию. Почему в Монголии? Потому, что для старухи Чумы не важен разрез глаз и оттенок кожи её жертв. Неведомы пограничные препоны. И охотиться за ней лучше там, где она чаще ищет, кем бы ей поживиться.

***
В конце 30-х в столице Монголии начал практиковать доктор с монгольским именем и глазами, но странной приставкой к фамилии Орлофски. В 58-м он впервые наведался в Ленинград. Поговаривали, там у него живёт мать. Вторая. А всего у него их было три. Он любил этим прихвастнуть. Совсем чуть-чуть. Просто чтобы ещё раз услышать: «Везунчик!».

Зона отчуждения

Город. Типовые пятиэтажки. Их захлёстывает цунами буйной растительности. Изъеденные временем и непогодой детские «грибки» укрывают песочницы. Над всем этим тишина. Ни души. На многие километры мертвенное безмолвие. Люди ушли из этого города дней на пять. Так им сказали. Преддверие майских праздников. С собой брали мясо, вино, гитары. Знатные будут шашлыки! И никогда больше сюда не вернулись.