АСКЕТ

Мальчик спал. Палатку наполнял тяжкий звук его хриплого дыхания. Мария сидела у походного микроскопа. В глазах мутно от долгого всматривания в предметные стёкла. На сердце страшные желтозубые степные сурки. Зачем всё? Её пощадила старуха тогда, в счастливые солнечные крымские дни, сменившиеся внезапно кошмаром всюду проникающей чёрной погибели. Чума… Её минула смерть, когда она, ещё совсем девочка, ездила по рвущимся дорогам Первой Мировой в составе передвижного госпиталя. Она работала с несущими гибель бубонами, шла в самые безнадёжные, уже занятые Чумой селения и пыталась дать ей отпор. И безглазая щадила её. Может быть, играла, как кошка с мышью? Перед тем, как с утробным воем разодрать на сочащиеся кровью лоскутья. И вот, наконец, наигралась. Прокушенный палец саднило.
Не лучше ли было оставаться дома, в далёком от ужасов Чумы Петрограде? Радоваться первым шагам своих собственных сыновей, которые так и выросли без неё. Гладить мягкие волнистые волосы Николая, так любившего её когда-то. Любившего… И на прощание сказавшего: «А ведь тебе твои вирусы дороже детей и меня».

Монгольчик Минька заворочался, захныкал. Орловская подошла к его постели. Мальчик метался в жару. Скоро и она будет вот так же… Ради чего? Ради вакцины, названной её именем? Ради тех незнакомых людей, которых озлобленная старуха так и не сумела увести с собой в сумрачный смрад сладковатой смерти?
На шестой день своего затворничества Мария поняла, что ничто не заставит её встать. Старуха накрепко сдавила виски, грудь и веки. Сегодня её коллеги оставят на том берегу реки очередной паёк. И будут ждать, заберёт она его или нет. Будут со страхом всматриваться в горизонт, поднимается ли живой дымок у палатки. А он не поднимется. Потому что ей не хочется есть. Не хочется вставать и разжигать костёр. Не хочется сообщать, что они всё ещё живы. Как мучительно жить. Не стоит это того, чтобы сейчас встать и, качаясь, отправиться за оставленной пищей, медикаментами и хворостом.
Минька заплакал. Он шёл на поправку и требовал еды. Невероятно прожорлив. Орловская с трудом разлепила многотонные веки и повернула голову в его сторону. Её взгляд встретился с блестящими чёрными бусинами экзотических глаз. Минька причмокивал и… улыбался. Кажется, ему жизнь перестала казаться мучительным бременем. Вакцина её имени…
Мария приподнялась на локте.

— Бульон хочешь? — Он пошлёпал смуглой лапкой по одеялу и курлыкнул. — Иду, иду…

Василий радостно хлопнул себя по ляжкам.