Аскетические творения. Послания

⁵⁷³ В сочинении Каллиста и Игнатия Ксанфопулов, которое в русском «Добротолюбии» называется «Наставление безмолвствующим» (в греческом — «об избравших жизнь безмолвствующую и монашескую»), пропущена, среди прочих, одна глава («Еще об уме»), где, в частности, говорится: «Ум, не рассеивающийся по внешним [предметам] и не растекающийся под действием органов чувств по миру, поднимается к самому себе, а через самого себя восходит к мысли о Боге. Осиянный и озаренный Красотой Его, он забывает о самом естестве. И таким образом ум, будучи умом, вновь обретает и сохраняет в целости то, что по образу и подобию; а через самого себя непосредственно и духовным образом (νοερως — «умно») соединяется и общается с Божиим Умом, то есть с Богом» (PG. Т. 147. Col. 757–760). Здесь образ и подобие, как это часто встречается в святоотеческих творениях, отождествляется с умом, то есть с высшей частью человеческого естества.

⁵⁷⁴ Здесь речь явно идет о молитве Иисусовой. Ср. у преп. Никифора Уединенника: «Возвратимся же, братия, к себе самим, с отвращением возненавидим совет змия и всякое долу пресмыкание, ибо иначе невозможно примириться и сродниться с Богом, если прежде не возвратимся к себе самим, насколько сие в нашей силе, или не войдем в себя самих, отторгая себя — что удивления достойно — от мирского кружения и суетной многозаботливости и привыкая неотступно внимать сущему внутри нас Царствию Небесному». Далее он рассуждает: «Подобает же тебе при сем знать, что когда ум твой утвердится в сердце, то ему там не следует оставаться молчащим и праздным, но непрестанно творить молитву: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя! И никогда не умолкать. Ибо это, содержа ум немечтательным, делает его неумолимым и неприкосновенным для прилогов вражеских и каждодневно все более и более вводит в любовь и вожделение Бога» (Добротолюбие. Т. 5. Сергиев Посад, 1992. С. 239–240, 250).

⁵⁷⁵ Можно предположить, что в данном выражении (ὁ της φυσεως λογος — или «слово естества») речь идет о разумности или словесности человеческой природы (в первую очередь ума), созданной Богом, то есть Богом Словом (Логосом).

⁵⁷⁶ Ср. рассуждение свт. Григория Нисского: «Если бы мы учились искусству живописи и учитель предложил на картине какой-либо прекрасно начертанный образ, то каждому следовало бы свое живописание уподоблять этому прекрасному изображению, чтобы картины всех украсились по предлежащему образу красоты. Таким же точно образом, поскольку каждый есть живописец собственной жизни, а художник дела жизни есть свободная воля, краски же для воспроизведения образа — добродетели, то немалая опасность вместо подражания исказить первообразную красоту, начертав какое-либо уродливое и безобразное лицо и вместо вида Владычного грязными красками изобразив образ порока. Но для изображения красоты мы должны брать, сколько возможно, чистые краски добродетелей, смешанные между собою по правилу искусства, так, чтобы быть нам образом Образа, передавая, по возможности, чрез деятельное подражание красоту Первообраза» (Святитель Григорий Нисский. Аскетические сочинения и письма. М., 2007. С. 227).

⁵⁷⁷ Согласно изъяснению Евфимия Зигабена, эта фраза означает: «Благо, говорит, и спасительно мне всегда быть в соединении с Богом и никогда не отлучаться от Него и спасительно возлагать на Бога всю свою надежду, потому что я, возложив на Бога упование, не лишился желаемого, почему это и было для меня благо, то есть полезно и спасительно» (Толковая Псалтирь Евфимия Зигабена. Киев, 1882. С. 448).

⁵⁷⁸ См.: «Действительно, вечную жизнь доставляет Богопознание, соединенное с верой и добрыми делами, а вера без дел мертва есть (Иак. 2, 20)» (Толкование Евангелия от Матфея и Толкование Евангелия от Иоанна, составленные по древним святоотеческим толкованиям, византийским, XII века, ученым монахом Евфимием Зигабеном. СПб., 2000. С. 592).

⁵⁷⁹ См. Рим. 8, 2. Согласно свт. Феофану, появление «закона плоти» связано с грехопадением человека, погрузившим его дух в некую душевно-плотскую самость и самоугодие. Поэтому «падший человек самостен, вследствие того самоугодлив и самоугодливость свою питает страстною душевно-плотяностию. В этом — его сласть, самая крепкая цепь, держащая его в сих узах падения. В совокупности все сие есть закон греховный, сущий во удех наших… По первоначальному своему устройству человек должен бы жить в духе и им быть определяем в своей деятельности — полной, т. е. и душевной, и телесной, — и все силою его одухотворять в себе. Но сила духа держать человека в таком чине зависела от живого общения его с Богом. Когда же общение сие прервано было падением, иссякла и сила духа: он уже не властен был определять человека — определять его начали низшие части естества, и притом остращенные, в чем узы закона греховного.