Асорин. Избранные произведения

— Положительно, дорогой Асорин, — сказал учитель, — я убежден, что насекомые, то есть вообще членистоногие, — это самые счастливые существа на земле Они, вероятно, думают — и с полным правом, что земля создана для них… Они могут в полной мере наслаждаться Природой, что человеку недоступно. Заметь, что у насекомых зрение множественное, а значит им, чтобы обозревать пейзаж во всех направлениях, не надо двигаться, они могут любоваться тем, что мы назвали бы «целостным» пейзажем. Кроме того, есть насекомые, вроде диктил, которые плавают, летают и ползают. Какое блаженство чувствовать себя как дома в трех стихиях! А в этом пруду есть славные водомерки, они так забавно скользят, бегают по поверхности воды, описывают круги, носятся взад-вперед… Возможна ли более счастливая жизнь? Мир принадлежит им! И почему бы им так не думать? Существует свыше миллиона видов членистоногих, количество огромное сравнительно с позвоночными!.. Как им не быть уверенными, что земля создана для них? Я ими восхищаюсь! Восхищаюсь прячущимися в темноте янтарно-желтыми сколопендрами, пауками-ткачами, такими безжалостными, вполне по-ницшеански; аристократическими, верткими стрекозами; золотистыми бронзовками, похожими на летающие искристые самоцветы; древоточцами, грызущими древесину и не дающими спать по ночам в одинокой нашей спальне своим таинственным «крик-крак»; воспетыми в стихах кузнечиками, неугомонными музыкантами торжественных летних ночей… Я люблю их всех, всех, они видятся мне счастливыми, мудрыми господами природы, проникнутыми неизъяснимо чудесным антропоцентризмом… Да, они счастливее человека!

И учитель минуту помолчал с грустным видом, говорившим о тайном желании быть водомеркой, древоточцем, мелитофилом.

— Особенно восхищают меня мелитофилы, — продолжал он. — Они вроде сомнамбул, ведут ночную жизнь, подобно тем чудакам, что встают вечером, так как поняли, что все нормальное безобразно, и вослед великому поэту Бодлеру полюбили искусственное… Один натуралист рассказывает про них, что они «выходят из своих убежищ, дабы под покровом темноты летать по цветам, травам и ароматическим кустам и кормиться в обществе непоседливых бабочек, проворных мушек и прилежных пчел». Может ли быть более блаженное, более великолепное существование? Этот натуралист добавляет, что мелитофилы «умеют ценить тонкое наслаждение, доставляемое зелеными листьями, гнилыми грибами и субстанциями, прошедшими через тело млекопитающих, кормящихся растениями»… Тонкое наслаждение! Тихие летние ночи рядом с красавицей бабочкой или симпатичной пчелкой! А я-то считаю себя счастливым, потому что читал Ренана и видел картины Эль Греко и слышал музыку Россини!.. Нет, нет, земля не принадлежит нам, жалким людям, у которых лишь пара глаз, когда у насекомых их уйма, нам, несчастным людишкам, у которых всего пять чувств, когда в природе есть столько всякого, о чем мы даже не догадываемся…

Юсте, видимо, и впрямь счел себя стоящим ниже какой-либо водомерки, беззаботно бегающей по воде. И в эти мягкие летние сумерки, когда начинают мерцать звезды и мощным, сладкоголосым хором поют кузнечики, учитель и Асорин возвращаются в город молча, возможно, даже с некоторой обидой, как бы чувствуя себя униженными рядом с надменным счастьем такого множества мелких тварей.

XXI

Монахини стоят в дверях, в руках у них горящие свечи, лица закрыты покрывалами. И когда Хустина подходит к ним, молча, потупив голову и с легкой грустью на лице, монахини запевают длинный гимн:

О gloriosa Domina;
excelsa super sydera:
qui te creavit providé
laclanli sacro ubere…[21]

Закончив гимн, они чинной вереницей идут вместе с Хустиной на хоры. Там ее ждет священник. Монахини располагаются вдоль скамей, на середину выходят версикулярии и начинают: «Ога pro еа sancta Dei genitrix»[22]. Хор отвечает: «Ut digna efficiatur provisionibus Christi»[23] Хустина опускается на колени на черное сукно в центре хоров. Священник произносит следующую молитву: «Oremus, Deus, qui excellentissimae Virginis et matris Mariae, titulo humilem ordinem tibi electum singulariter decorasti»[24] Затем, обращаясь к Хустине, мягко спрашивает:

— Дочь моя, чего ты ищешь, входя в сей священный дом?

Хустина отвечает:

— Милосердие господне, бедность ордена, общество сестер.

Священник кратко говорит ей о строгости их устава и прибавляет:

— Дочь моя, желаешь ли ты стать монахиней по собственной воле и приходишь ли ты в дом сей с намерением остаться в ордене?

Хустина отвечает:

— Да.

Священник опять спрашивает:

— Желаешь ли ты соблюдать обет послушания, целомудрия и бедности только из любви к богу?

Хустина опять отвечает:

— Да, в надежде на милость божию и молитвы сестер.

Тогда священник бормочет:

— Deus, qui te incipit in nobis, ipse te perpiciat. Per Christum Dominum nostrum[25].