Ассы – в массы

Участник субкультурных коммуникаций восьмидесятых-девяностых. Видеохудожник, преподаватель «Открытых мастерских» и Школы Родченко. Интервью состоялось в рамках прогулки от Октябрьской площади до Беляево.

К.П. Ну вот, мы и оказались в округе моего родного места, здесь я прожил лучшие годы своей жизни, переехал сюда, когда мне было пять лет, это 75-й год был, и жил здесь около двадцати лет, даже больше, в районе площади Гагарина, Ленинский проспект. Поэтому здесь каждая пядь земли мне знакома и довольно трудно даже с чего-то начинать.

М.Б. Ну, раз уж мы находимся на площади Гагарина, то, наверное, с нее и надо начинать.

К.П. Могу рассказать про памятник Гагарину. Он был воздвигнут уже на моей памяти. Наверное, мне было лет десять-одиннадцать, когда он возник. Это было очень крутое событие. И сначала он выглядел дико торжественно, ну, и мы были такие прибитые. А потом, как это обычно бывает, зашелестел такой слух, что памятник Гагарину изнутри не цельно литой, а полый и что туда можно залезть. И это, как ни странно, оказалось правдой, в отличие от многих детских легенд. И возник культ паломничества туда; это стало этакой этической нормой «ты уже был, знаешь?». Там интересно внутри: такая железобетонная труба и обычная пожарная сварная лестница. И вот ты лезешь, лезешь, лезешь в полной темноте, потому что в трубе щелей нет. И когда уже долезаешь до верха, тебе непонятно, на какой ты высоте. И смысл приключения был в том, чтобы затащить обязательно туда девушек, на эту экскурсию. Посылаешь их вперед, а мы тут страхуем, все дико серьезно. Девушка лезет, ты ей кричишь: «Ну все, долезла уже до конца?», она: «Да, да, все охуенно». И тут внизу кто-то зажигает спичку, и начинается весь этот писк-визг, она вдруг понимает, на какой она высоте, в полтора раза выше девятиэтажного дома. Поэтому такой вот Гагарин, как и многие советские фетиши, обладал двойным значением; позже я это оценил, когда в фотоальбоме Сергея Борисова я увидел знаменитую фотосессию Африки и Ануфриева, которые снесли дверь, находившуюся между ног у памятника «Рабочего и колхозницы». Потом, кстати, Сережа Африка эту дверь выставлял в рамках одной своей инсталляции. «Рабочий и Колхозница» тоже пустые изнутри в прямом и переносном смысле, как и многие такие же советские символы. А Гагарин – нет. Даже когда в Перестройку, во времена антисоветских настроений, вся андеграундная грязь полезла из-под ногтей, отношение к Гагарину сохранялось святым.

М.Б. Причем, это не только в Москве или где-нибудь в Королеве. Отношение к теме космоса и Гагарину в частности культивировалось и в Ленинграде восьмидесятых.

К.П. Тему космоса культивировали питерские «Новые художники»; и первый рейв у нас был под названием Gagarin-party. Кстати, студия «Новых композиторов» была какое-то время в питерском планетарии. На тему космоса была создана картина Африки про героических Белку и Стрелку, где они друг друга в попу имеют. Да, тема космоса была важна и актуальна, как для обывателя, так и для художника.

Кирилл Преображенский, 1987. Фото Игоря Мухина

М.Б. И для науки с ее нечеловеческими опытами тоже, если вспомнить некрореалистическую канву.

К.П. Как раз про науку и научно-художественные опыты. Вспомним еще, немного отвлекаясь от памятника Гагарина, что в Москве есть культовое сооружение Академии наук, в народе известное как «золотые мозги» по названию конструкции венчающей само здание. Конструкция изначально планировалась как солнечная батарея, но эта затея не состоялась. Это был типичный советский долгострой, строили лет пятнадцать, если не больше. Кроме того, что в здании располагалась какая-то бюрократическая часть Академии наук, на двадцать втором этаже был знаменитый ресторан, откуда открывался потрясающий вид на Москву.

М.Б. На Москву, Парк культуры с его отдельной коммуникацией и дом, в котором жил Андрей Макаревич по другую сторону от моста, который к Олимпиаде был уже знаменит, оброс поклонниками, группки которых наверняка было видно из окон того же ресторана.