В МГУ на искусствоведческий мне поступить не удалось. Я очень плохо написал сочинение про Грибоедова. Как-то обличительно, в духе профессора Куницина получилось – и двери в официальное искусствоведение для меня захлопнулись, а так бы моими однокурсниками были бы Виктор Мизиано и Кара-Мурза. И я пошел работать в НИИ ОПе (Общей Педогогики). Зато в рамках институтской программы я почти поучаствовал в конференции, посвященной альтернативному обществу. Причем, конечно же, не один, а собрали всю банду, которая насчитывала уже человек пятьдесят, основу которой составляли птушники. И на выходе станции метро «Баррикадная» нас начали вязать милиционеры, заинтересовавшихся этой несанкционированной, шумной и смешной демонстрацией. Правила «больше трех не собираться» и «перемещаться по городу толпой в присутствии сопровождающих взрослых» все еще действовали. И я, как самый сопровождающий (к тому же снабженный материалами акции), тут же отошел читать газету в сторону – и, как честный революционер, дошел-таки до дворца пионеров, сделал доклад и только после этого был принят на выходе из здания пятью милиционерами и доставлен в опорный пункт. Где был учинен допрос, где в рамках протокола следовало объяснить свои действия. Ну, я им и написал про одномерность и Герберта Маркузе, что милиционеров позабавило. А нас с товарищами привело к еще одному разочарованию: диалог невозможен и из-за не владения милицией спецтерминологией. И вообще, в принципе, диалоги на милицейском и научном уровне не получались. Поэтому амбиции были направлены в область культуры. У нас начался театр, со всеми манифестированиями и симуляциями, которые сейчас известны в виде того же письма Маргарет Тэтчер. Которой от лица «Мухоморов» была выслана петиция в письменном виде о том, что острова никакие ни Мальдивские, ни Фолклендские, а Мухоморские – и если они не прекратят безобразничать, то мы направим туда свои духовные силы. Я думаю, что это дошло, как минимум, до Галтьери, который убрал оттуда войска, а Маргарет Тэтчер давно в отставке.
Или про красную тряпку. У нас в каком-то манифесте было сказано, что очень важно, чтобы любые действия не были бы вызваны какими-то реминисценциями, а вызывали реминисценции, порой совсем не предсказуемые. Была акция, которая называлась «Два мухомора». В большое красное полотнище вставлялось двадцать голов. И было совершенно гениально идти по осеннему полю с ощущением того, что ты плывешь в красном океане. Полотнище вздымалось, создавая красные волны и труднообъяснимые эйфорические переживания. В результате мы пришли на опушку и увидели маленький квадратик на земле, из которого торчали маленькие кукольные головки…
Я не готов тут все это объяснять, потому что это все равно, что объяснять анекдот. Мы скорее занимались не перформансом, а хеппенингом, в котором смысл менялся по ходу действия, давая простор для творчества в продолжении и эпилоге. Перформансом скорее занимались Рошаль и группа «Гнездо», но не концептуалисты из «КД». Монастырский, который был основной фигурой в этом круге, на своих «лекциях» тоже изъяснялся камуфлированными текстами, меняя смысл по ходу рассказа. Производство и симуляция бюрократических документов, как и объектов, было любимым занятием московского художественного андеграунда. Правда, Кабаков пугался этой части творчества, как и многие пожилые концептуалисты… Я не люблю слово «концептуализм», как и «московский романтический концептуализм», поэтому будем его просто называть… Московский романтический. По аналогу – «а подайте мне свиное отбивное», а что за свиное отбивное, непонятно…
По той же причине нелюбви к подобным терминам мы с товарищами, когда уже стали «Мухоморами», то сразу же попытались заменить иностранный термин «хеппенинг» на «выходка», пытаясь усидеть сразу на двух стульях: концептуализма и Московского свиного отбивного. «Художественная среда» считала, что мы издеваемся над концептуалистами, а официоз считал – над ними, что отчасти так и было. Но мы просто жили так – и нам так хотелось жить.
Или вот, была акция «Сокровище», которая заключалась в том, что мы созвали повестками всех на традиционную для «КД» площадку в Киевских Горках и манифестировали, что в каком-то году здесь проходили монгольские войска и зарыли сокровище. Давайте его искать. Сначала мы копали, потом скучающие зрители стали копать сами; под конец мы стали копать, где «надо» и выкопали ящик, из которого выскочил Свен и убежал в сторону леса.
Пожилые не обижались, к тому же обнаружился крайний дефицит кадров, после того как растаяла еще одна иллюзия, что западные художники такие же, как мы. А оказалось – не так. Они оказались ближе к советским рутинерам, поэтому начался этот процесс сближения поколений и городов. У нас создавалось новое пространство, и это было важно не как факт творчества, а как факт эмансипации.