Ассы – в массы

И слава богу, что нас забрали в милицию, куда врывался наш знакомый и причитал «отпустите их, пожалуйста, ребята эмоционально перевозбуждены»… И как бы не говорили, что эти времена были «людоедскими», но отпускали. Пытались выяснить, что к чему – хотя и так видно, что дети дуркуют. Так же было и после нашего дебюта на Ясной поляне, от которой наблюдателям, видимо, запомнилось только название. Но старые ветераны невидимых фронтов, приглядывавшие за этими событиями и персонажами, достали свои маузеры и стали их кровожадно протирать.

Все, кто попал на учет, были вызваны в отделы кадров институтов и направлены для разбирательств в КГБ. Илью вообще продержали трое суток в камере, а нас допросили как настоящих вражеских агентов, отчего мы получили настоящее эстетическое удовольствие, хотя большее удовольствие было получено в восьмидесятом году на похоронах Высоцкого.

М.Б. Это когда на площади возле театра на Таганке собралась стотысячная толпа, у которой были конфликты с охраняющей ее милицией?

К.З. Да. Количество милиции и дружинников в синих олимпийках можно было оправдать только предстоящей зачисткой города от нежелательного элемента в олимпийском году. Но и там мы попались. «Опять вы!» – сказали нам кураторы. И – шутки шутками – а все эти приводы аукнулись нам в недалеком будущем. Но до Олимпиады наши пути с Ильей разошлись: он погрузился в клуб Рокуэла Кента, который издавал журнал «Лицей».

Клуб тот находился в студенческом городке на Каширке, и в начале восьмидесятых там издавался и журнал «Зеркало», проходили семинары под смешными названиями «Искусство и коммунистическое воспитание», в рамках которых шло обсуждение рок-музыки и КСП. В каком-то смысле это была действенная неформальная коммуникация и космодром для старта многочисленных талантов. А предшественником Пита Колупаева, первым президентом был будущий космонавт Сергей Авдеев, который космонавтом вроде бы и не хотел быть.

Илья потом участвовал в создании журналов «Ухо», «Урлайт» и «Контркультура». Самиздат там не то что процветал, а это, скорее всего, был его эпицентр – как и будущего независимого рок-менеджмента. Там я впервые присутствовал на концерте овеянного скандальностью тбилисского фестиваля «Аквариума». Илья нас все время тянул заняться рокдеятельностью. При этом специфика, видимо, из-за сожительства с бардами в том же клубе, была такова, что Смирнов и Гурьев больше стояли на полозьях фолк-рока, огульно называя панком то, что к панк-року никакого отношения не имело. Оргдеятельность Гурьева и Кометы, мне кажется, проходила в отрыве от почвы и времени. Они постоянно чему-то оппозиционировали: то рвались в какое-то подполье, которое уже было упразднено, то, наоборот, пытались сделать фестивали в больших залах с программой из диковинок Замкадья.

М.Б. Что неплохо как порыв, но нафиг не нужно местным племенам со своими героями.

К.З. Странно, но, наверное, так. Мы до восьмидесятого слушали и Северного, и Высоцкого, и Новикова. Илья действительно выше всех ставил творчество Высоцкого и Башлачева. Он с «ДК» как-то поссорится умудрился, хотя долгое время они с Жариковым дружили. Ну, наверное, это и есть результат беспорядочного оппозиционирования и попыток построения альтернативного пространства, когда двойное дно, которое долго не вытряхивается, выходит из под контроля…

М.Б. Или место такое…Там по иронии судьбы в начале девяностых на месте клуба расположилась одна из баз «Аум Синрике»…

К.З. Но вот пока там процветало сектанство иного типа и все были дружны, мы решили проучаствовать в рок-культуре. У нас был знакомый меломан, тогда их называли филофонистами, у которого была куча виниловых дисков эстрады. И вот на обрывки этого музыкального бреда мы сверху набубнили своего, поэтического. Записали, получилось забавно – и мы потащили эту запись в клуб, где в отдельном зале состоялась презентация, как это потом вошло в историю, «Золотого диска Мухоморов». Золотым он, конечно, не был; но как только его поставили, слушатели стали кататься по полу, надрывно хохоча.

Успех пришел неожиданно и мощно – даже Жариков с Морозовым потом, спустя пару лет, признавались, что этот метод оказал на их совместный период творчества сильнейшее влияние, что и отразилось в записях «ДК». Мы с ними после этого сдружились, как и со многими представителями клуба. Запись же через какие-то связи клуба, вместе с другими советскими рок-поделками, вскоре появилась в программе Севы Новгородского на «Би-Би-Си». И советские слушатели запретного узнали, что в стране есть рок, нью вейв и даже панк. Причем под панком в действительности подразумевалась битническая компания Андрея Панова, которого я встретил в подъезде с компанией ленинградских товарищей. А мне при встрече, когда узнавали, что я из группы «Мухоморы», задавали смешные вопросы – мол, а ты там на чем играешь?..

М.Б. Расскажи о вашей тогдашней жизни.