Ассы – в массы

А.Т. С моей точки зрения принцип того, что он делал, заключался в том, что любое делание заканчивается неким продуктом. А это делание, которое не заканчивается продуктом, – все, кроме конечного результата. Это уже похоже на глубокие практики недеяния. Достижение цели отсутствовала, но лошадиная доза вышеперечисленного. Курехина не очень интересовало кто, что и как это будет звучать, – но что спасало этот весь балаган? То, что внутри этого хаоса юзались талантливые люди, которые насыщали это ничто и получали некоторую мистерию, почти шаманскую манипуляцию. Поскольку зрителям предоставлялся шанс перекрутить свое сознание за время этого акта, после чего все приходили в себя и разбегались. Это пренебрежение формой и качеством, происходило потому, что сама идея была настолько хороша, что любое воплощение всегда оказывалось уродливым. А если уродливое, еще подмазывать, раскрашивать и приодевать, то это становится совсем отвратительным. Как труп, который готовят к погребению. Идей тогда как раз было дофига – генерировались из воздуха и космоса – но такое количество идей попросту невозможно было реализовать в качестве в те сжатые сроки. Поэтому и процветало подобное, и, кстати, сейчас опять целые группы художников начинают обращаться к такому подходу.

Что там было в голове Курехина я не знаю, но не думаю, что он долго по поводу всего размышлял – пожарники, Кола Бельды… Вот просто осеняло – и он брал и делал. В принципе, что без разницы, главное – доверять всем этим психическим запахам. Вот ветер тебе что-то принес, унюхал, получил и сделал. А люди, которые пытаются отжать из этого музыкальный тренд… Ну, наверное, они очень умные люди, раз пытаются эту побочку действительно мощного искусства втянуть на какую-то отдельную полку. В принципе, это такое действие музыкальное, через которое искусство прилетает и улетает обратно, в никуда. Но присутствующим этого достаточно, они присутствуют при этом акте, когда художник пытается это пролетающее искусство притормозить. Хочешь переживай, не умеешь – пошел в жопу. При этом публика, которая думает, что она публика, на самом деле является исполнителем. Как терапия, как остановка сознания, такое вот дискретное состояние – это всегда хорошо. Тимур, с которым я мало общался, тогда производил впечатление стратега: талантливый, который формулировал «новое». Под этим термином можно иметь в виду нечто модифицированное, а может быть, и новое невиданное. Вот он пытался сделать новое структурированное, достав его из небытия. Вагнеровский античный порядок со строгим юношей, выросший из бардака восьмидесятых. Это была правильная стратегия и естественный ход событий.

Ну а я, по определению, не зритель, поэтому без личного отсыла к кому-либо, но меня не интересовало и не интересует искусство, которое спровоцировано ведомым. Неведомое меня привлекает больше, и контекстов таких на тот период спровоцировано было мало, ну, разве что вперемешку. Еще один минус был в том, что на Западе это все приобрело более мощную форму и в нашу культуру это вошло, да и входит в непеределанной форме. В виде чего-то инородного, экспансии. В группах это неведомое и непредсказуемое присутствовало, но по отдельности все участники становились иными. При этом стоит отметить, что сама страна на рубеже девяностых оказалась в неведомом и непредсказуемом состоянии. И это висело в воздухе. Висело, висело и взорвалось. Конечно, это плохо, потому что инфернальная сущность в этом всем присутствует, но еще хуже, что вспышки подобного искусства возникающие в такие периоды кратковременны и локальны, распылены по времени и географии, и вот как тебе, их потом приходится по крупицам собирать. Есть такой механизм создания мифа: миф, скорректированный по твоему и коллективному разумению, – только тогда это будет иметь ценность для человечества, история которого состоит из серии мифов.

М.Б. А тут получилась ситуация, когда появились новые интересные люди, как монады, с которыми происходили странные истории, и они сходились, расходились и появлялась своя мифология, которую почему-то до сих пор никто толком не отфиксировал.

А.Т. У меня таких историй множество, как пример. Юрий Никич однажды решил снять кино, выбрал для этого меня, и я записал для фильма музыку, куда потом фильм делся, я не знаю. Снимал его знакомый иностранец, который предоставил свободу действия, и я сказал – поехали. Автобус с камерами и ассистентами посетил по моей наводке гигантские металлические свалки, потом мы совершили восхождение на высотный дом. Я тогда очень любил городской альпинизм и позвал их наверх за собой. Дошли до чердака, а дверь, обитая железом, оказалась запертой. Кина не будет. По идее, надо было искать какую-то трубу или что-то, чтоб дверь поддеть, и я у этого иностранца спросил: нет ли у него чего-нибудь. Он сказал, что есть, и достал самурайскую катану, но короткую.

М.Б. Вакидзаси, наверное. То что называется «украшение» в паре с дзайто, длинным мечом. Есть еще, правда, боевой нож.