А.Т.
Да, наверное, вакидзаси. Я ему говорю, глядя на железную дверь и тонкий клинок, «ну и что?» Он говорит, «да не бойся», и я этим тонким клинком все там и порубил, к счастью, меч не повредив. Восхождение на шпиль напротив Котельнической набережной, состоялось. Все были в восторге от этих похождений, при этом у меня был микрофон, в который я что-то постоянно наговаривал. Ночная жизнь тогда сильно активизировалась, если говорить про времена, появились ночные гуляки. И вот, у меня было любимое место, Гостинный двор, который тогда был абсолютно готический и обшарпанный. И что было странным, сколько бы я не заходил, я не видел там людей. А внутри во дворе стояло еще какое-то большое адское колесо, которое постоянно вращалось. Я не знаю, что это такое…М.Б.
Наверное, вентиляция лубянских застенков и метрополитена заодно. Потом в этих местах стали тусоваться стиляги, под конец восьмидесятых.А.Т.
Да, вот про стиляг как раз. В одну из ночей в эти галереи я завлек Агузарову и Африканца. Как раз совпало, что туда в арку влетела какая-то большая черная машина, и Жанну начало трясти. Меня это подкуражило, и я так говорю: «Жанн, посмотри туда», и, пока она поворачивалась», убежал и спрятался. И, когда Жанна Хасановна, напуганная уже нешуточно, доходила до моего схрона, я выходил из него и проходил мимо, будто бы ее не замечая. Довел я ее тогда до полуобморочного состояния, и история закончилось тем, что уже наступил рассвет и мы дошли до ГУМа, где на витрине стояли манекены. Я ей заявил, что это мои любимицы, которые всегда меня рады видеть, и не надо думать, что они не живые. Они даже иногда мне улыбаются. И в этот момент гасят ночной свет, блики на манекенах меняются и вместе с ними меняются выражения лиц манекенов. Жанна просто визжала тогда – и таких похождений было множество. Появилась молодежь, неформалы, гоняли рокеры. Рядом жили ребята, которые панковали. Николай, которому я сам ставил ирокез, напротив – Лешка Решетников, Миша Ложкин, Алекс. Миша Ло, как московский негр, был наиболее колоритен. Ребята копошились с мотоциклами, что-то постоянно мутили, меняли, трансформировались. Выхожу как-то на улицу – вижу Мишу с гитарой, спрашиваю:– Миш, ты на гитаре играешь?
– Да нет.
– А зачем тебе тогда?
– Да вот хочу ее поменять.
А вечером Миша уже подъезжает на мотоцикле «Ямаха». Удивляюсь, спрашиваю:
– Что, мотоцикл купил?
– Да нет. На гитару поменял. Точнее, гитару на что-то, потом опять на что-то, потом еще на что-то, а потом на мотоцикл.
М.Б.
Ну это все потом на задворках театра МХАТ аккумулировалось, где собиралась мотокоманда. Я часто туда заходил, в том числе и ночью. Они, кстати, рассказывали про тебя. Мол, шел странный мужик, весь в черном и лысый. Кто-то подковырнул и крикнул «Эй, лысый!». А мужик подошел к мотоциклу, на руле которого болтался шлем, ударил по нему кулаком, шлем раскололся, а мотоцикл упал. И все впечатлялись…