Атаман Устя

— Нтъ, погоди, не все… А вотъ, вишь, проявился въ намстническомъ правленьи молодецъ, да и говоритъ: вы чего же это смотрите! У васъ у рчки Еруслана, на бережку, сидятъ разбойнички. Какое ужь время проходу и прозду нтъ… А вы что-жь… Я, молъ, въ языки иду. Всхъ назову, все распишу и, угодно, провожу до мста команду… Ладно? Запросъ въ Камышинъ, такъ-ли показываетъ разбойникъ съ повинной, ради своего прощенія. Что-жь воевод длать? Тутъ и его теща смолчитъ. Это не купецъ ограбленный. Это самъ молодецъ изъ шайки. Тотъ про невдомыхъ грабителей говоритъ, а этотъ про своихъ товарищей, какъ кому кличка знаетъ, и гд живутъ, и что длаютъ, и кто атаманъ, и кто эсаулъ. Все онъ знаетъ и все показываетъ. Что-жь тутъ длать? Хошь-не-хошь намстникъ не тревожиться, а надо, а то вдь и самъ въ отвтъ пойдешь. Поднять команду, послать въ Устинъ Яръ. Ничего если нту, враки — ладно, промнутся путемъ-дорогою! А если впрямь на разбойный станъ наткнутся… Что тогда? Тогда намстнику изъ столицы похвала, а то вотчинка въ награду. Онъ, молъ, на Волг новаго Устю Разина словилъ, десять тысячъ разбойниковъ перебилъ и разсялъ. Вишь, какой отличный. Сдлать его намстникомъ надъ четырьмя округами. Такъ ли я сказываю, а?

Устя молчалъ и наконецъ вздохнулъ.

— А ты сейчасъ въ подозрнье меня! съ упрекомъ прибавилъ Орликъ… Не гоже это. Что мн Петрынь… Ты его не любишь, а терпишь; онъ теб, знаю, солонъ тоже… да все солоне. Мн онъ — наплевать, меня онъ пальцемъ не тронетъ. Гд ему лядащему? Смотрть мн прямо въ глаза не сметъ. Изъ-за кустовъ, правда, можетъ свалить, какъ Іуда. Да нтъ покуда нужды ему въ этомъ. Онъ меня любитъ-не любитъ, я ему, что посторонній. А твоя погибель ему нужна, твоя погибель ему масло на сердце. А, встимо, изъ-за тебя и мы пропадаемъ. Мн Хлудъ сказывалъ…

— Что Хлудъ. — У Хлуда свои замышленья! Хлудъ — воръ… Онъ бы вотъ не продалъ! вдругъ гнвно произнесъ Устя.

— Мн Хлудъ — что собака лаетъ! У меня свой разумъ, Устя. Да и опять я не Черный, чтобъ въ руку Хлуду что стряпать, ради его дочки!.. Вотъ что… А мое дло тебя упредить, сказать. Я эти вс дла знаю, — не мало я жилъ и въ Ярославл, и въ Москв. Говорю теб, самъ намстникъ пальцемъ не двинетъ по жалобамъ прозжихъ купцовъ: они вкъ лзутъ съ жалобами на всхъ. Суди всякаго, кто, вишь, купца волжскаго обидлъ, до самаго страшнаго суда просудишь. И намстнику на нихъ плевать. А вотъ, когда проявился языкъ и все такое самъ берется сдлать, да на себя беретъ, — то другое дло. Команду собрать да снарядить недолго. Хорошо, мы разнесемъ ее… ну, уйдемъ! а все-же на старомъ-то мст оставаться нельзя уже будетъ. А вдь мсто-то это, поди, какъ у тебя насижено. Словно бы ты помщикъ въ своей вотчин правишь. Отъ ддушки по наслдству перешло оно теб и внучку твоему достанется… Устинъ-то Яръ… А?..

Орликъ разсмялся добродушно.

— Что же длать? вымолвилъ Устя, помолчавъ.

— Застрлить, какъ придетъ.

— А коли все то напраслина?

— Я теб говорю, я его подведу такъ, что онъ самъ сознается. Вотъ здсь въ горниц у тебя сознается онъ, такъ чтобы ему тутъ и конецъ былъ.

— Ты, что-ль? улыбнулся Устя двусмысленно.

— Нтъ, я не стану человка безъ драки, какъ собаку, бить… угрюмо вымолвилъ Орликъ. Теб вдомо, что я еще, слава Богу, никого такъ не убивалъ. Въ битв убить человка, коего, никогда и въ жизнь не видалъ, иное дло; тамъ я не въ послднихъ. И должно, ты это знаешь хорошо, потому и въ эсаулы взялъ.

— Знаю.

— Ну, а этакъ я не стану. Тоже ты и это знаешь.

— Такъ какъ же?

— А позови сибирнаго. Хоть бы Малину посади вотъ тутъ, на лстниц. А какъ сознается, и прикажи ему безъ шума удавить поганца. Не хочешь горницы портить, свяжемъ, глотку заткнемъ и доведемъ до горы — а тамъ Малина удавитъ. И зароемъ безъ шуму. Нечего молодцевъ смущать, что доносчикъ проявился; пожалуй, разбгутся.

Устя молчалъ.

— А коли пожалешь, то упустишь… Выйдетъ отсюда посл нашей бесды и шаркнетъ ужь прямо въ Саратовъ совсмъ. Увидишь его опять только съ командой. Что молчишь?

Устя понурился и потомъ покачалъ головой.

— Длай, Орликъ, какъ знаешь и какъ желаешь. Мн вдь что? Все равно. Хоть въ Сибирь сейчасъ. Я же вдь тамъ и буду раньше ли, позже ли?! А вотъ васъ всхъ я не долженъ погублять изъ-за себя.

— Спасибо, Устя… Вотъ это дло. А въ Сибири теб никогда не бывать! На то я твой эсаулъ. На то я… ну, да ужь знаешь вдь. Я три раза помру за тебя, душу свою сто разъ про закладъ отдамъ, а вытяну тебя изъ всякой бды. Ну, а теперь, прости, а то опять рчь пойдетъ на другое… А ты того не любишь, а гнвить я тебя не хочу. Прости.

Орликъ вышелъ быстро, а Устя, оставшись одинъ, задумался печально.

XIV

Орликъ былъ какъ отмнный соболь въ шайк разбойниковъ и по виду, и по нраву, и по тому, что многое онъ зналъ, какъ если бы бариномъ уродился. И эсаула вс въ Устиномъ Яр любили и уважали больше, чмъ атамана, и съ годъ назадъ ходилъ въ шайк слухъ, что надо бы эсаулу похерить лядащаго Устю и объявиться атаманомъ.