Атаман Устя

— Вотъ какъ его поранили тогда, Тарасъ за нимъ ходилъ, какъ нянька, либо мать родная. Онъ лежалъ, а опосля все дома сидлъ, покуда не прошло совсмъ; а Тарасъ отъ него не отходилъ. И вотъ тутъ темное дло вышло. Собрался Устя въ Астрахань къ знахарю, вишь, башку показать. Съ нимъ Петрынь! А за ними увяжися и атаманъ Тарасъ. Мы сидимъ, ждемъ, а ихъ нту… Мсяцъ, все нту… Пріуныли молодцы. А тамъ пріхали Устя съ Петрынемъ и говорятъ: Тарасъ нарзался на начальство, взятъ, а намъ бжать веллъ. Прошелъ мсяцъ, другой, узнаемъ мы, Тарасу голову отрубили. А у насъ атаманомъ объявился ужь не сынъ его, а Устя. Понялъ?

— Понялъ, отозвался Лысый и закачалъ головой.

— А понялъ какъ Тарасъ въ острогъ и подъ топоръ потомъ угодилъ? воскликнулъ Блоусъ.

— Понялъ.

— Анъ врешь Не понялъ. Потому, это дло по сю пору никто еще не разобралъ. Тарасъ былъ не дурень какой. А его, Иване, Устя съ роднымъ сыномъ — продали. Съ головой выдали воевод. Во свидтеляхъ были на его разбойныя дла и душегубства. А загубивъ — вернулись, и Устя атаманомъ самъ, сталъ. Ему ничего еще, а Петрыню на томъ свт за отца будетъ не гоже.

— Да, не гоже. Отецъ вдь, родитель.

— Такъ вотъ ты, Иване, въ примръ Тараса себ и не ставь. Его продали. Да еще родной сынъ! заключилъ рчь Блоусъ и поднялся. Прости. Я запоздалъ. Заругаютъ. Старикъ взялъ кадушку съ рыбой и удочки и тихо побрелъ въ поселокъ. Ванька Лысый съ ружьемъ двинулся дале, но зашагалъ медленно и все охалъ да вздыхалъ, да головой трясъ.

V

Среди приволья, но и глуши дикаго края, за тридцать и сорокъ верстъ отъ всякаго жилья, только и былъ одинъ этотъ поселокъ или «притонъ», какъ сказываютъ добрые люди про житье всякой вольницы, «сволоки» со всхъ краевъ матушки Руси. Поселокъ этотъ звался по имени атамана: Устинъ Вражекъ или Яръ. Прежде звали это мсто Стенькинъ Яръ за то, что любилъ здсь отдыхать и подолгу сиживать таборомъ, въ лтніе мсяцы самъ Стенька Разинъ со своими молодцами. Въ этомъ самомъ мст, сказываютъ, въ пучин рки бурливой утопилъ онъ свою любезную, красавицу, персидскую княжну родомъ. И этимъ возблагодарилъ, якобы отъ себя, матушку Волгу за все, что она дала казны золота да серебра.

— На, молъ, матушка, ничего я для тебя не жалю!..

Вотъ уже съ годъ, что проявился этотъ новый лихой атаманъ, именемъ Устя, сначала скитальничалъ съ ребятами своими и жилъ, гд случится, а теперь поселкомъ цлымъ примостились его молодцы по Яру межъ трехъ горъ, около древней развалины. Мсто прозвалось уже само собой по имени атамана. Да на долго-ли? Добжали уже всточки объ шайк атамана Усти и въ Саратовъ, и въ Камышинъ. Сначала концы хоронили, какъ слдъ былъ, да откупались отъ вора воеводы. А нын посмлли, концовъ не хоронятъ, да и воевода въ Саратовъ другой присланъ съ Москвы, откупа не беретъ, хоть Устя и засылалъ не разъ въ воеводское правленье по сту и боле рублей.

Прежде Устины молодцы за хлбопашцевъ выдаваемы были воеводой своему начальству въ округ, а нын новый воевода смется и сказываетъ:

— Знаемъ мы какой они хлбъ сютъ и жнутъ. Тотъ, что мимоздомъ подъ руку имъ попадается.

Хаты, избушки, да хибарки Устинова Яра разбросались середи зелени, кустовъ и деревъ. Поселокъ не вытянулся въ рядъ, какъ на Руси православные живутъ, костромичи, туляки или иные какіе. Здсь слободы иль улицы нтъ. Кто гд примостился, тамъ и спрятался: либо въ чащ ельника, либо на пригорк, либо на самомъ песк у берега. А кто залзъ выше всхъ и со двора его сотня-другая шаговъ подъему.

Строенье тоже плохое; не на долгій, а на короткій вкъ кладено и лажено было. Вдь не нын-завтра, надо собираться, придется и тягу дать съ насиженнаго мста на новыя мста, гд поглуше, иль гд начальство сговорчиве, гд войску царскаго меньше.

Около иныхъ хатъ есть и огороды. Гд баба есть, тамъ непремнно огородъ. Но большая половина молодцовъ холостая, не только женъ, но и любезныхъ нтъ. Да и атаманъ къ тому же этого не любитъ. Можно бы сейчасъ въ округ скрасть дюжины дв красныхъ двокъ и зажить по-христіански, смейно и любовно. Да атаманъ Устя не любитъ этого. Чуденъ онъ. Дтей, малыхъ ребятъ любитъ, завсегда ласкаетъ и сластями кормитъ. Махонькихъ чужихъ младенчиковъ на рукахъ няньчитъ, а красныхъ двицъ духу слышать будто не можетъ. Завелась одна такая, ворованная изъ Сенгилея, у молодца Ивана Чернаго, такъ атаманъ веллъ прогнать, а то утопить пообщался.

Однако въ нкоторыхъ хатахъ есть бабы, есть и молодухи и малыя ребята. Кто съ семьей своей пришелъ въ шайку, бжавъ изъ города, или изъ села какого, атаманъ запрета не кладетъ. Дочка при отц — иное дло.

Самъ атаманъ живетъ хорошо. Хата у него не простая. Онъ въ каменномъ дом, будто въ город. Такъ приладилъ онъ себ въ развалин жилье, что диво. Половина, что разрушена отъ времени, такъ и осталась, а другую, что еще стояла, поправили, окна да двери приладили и вышло у атамана три горницы. Ни дать, ни взять, Правленье городское какое, или Земскій Судъ, или домъ господскій.

Стны блыя, потолки высокіе, окна широкія. Свтлицы вышли — хоть самому воевод жить въ нихъ, а не атаману разбойниковъ.