Атаман Устя

Другое занятіе по служб командира бомбардировъ состояло въ томъ, чтобы устраивать фейерверки и иллюминаціи въ т же торжественные дни. Въ этомъ дл Засцкому и солдатамъ давалъ уроки и помогалъ какой-то иностранецъ неизвстнаго происхожденія, по имени Фисташъ, не то французъ, не то нмецъ, сосланный въ Саратовъ за убійство въ Москв, на гуляньи, двицы шведки и подвернувшагося тутъ же блюстителя порядка, хотя и простого бутаря.

Фисташъ училъ дворянскую молодежь танцовать, малевать красками, но главнымъ образомъ обучалъ нмецкому языку, настолько однако своеобразному, что нсколько нмцевъ, тоже ссыльныхъ въ город, посл паденія Бирона, понимали рчь Фисташа и его учениковъ иногда съ большимъ трудомъ, но всегда съ большимъ смхомъ.

Молодой человкъ тоже обучался у сосланнаго убійцы какъ танцамъ, такъ и малеванію, но главнымъ образомъ веселой наук пиротехник. Засцкіе родители высылали изъ деревни на прожитокъ сыну много денегъ и окружили его двумя десятками дворни, купивъ предварительно домъ на его имя, такъ какъ дворянину Засцкому не приличествовало «квартировать».

Жизнь капрала шла беззаботно въ сред общества, ласкавшаго всячески любезнаго, красиваго юношу, единственнаго наслдника многихъ тетушекъ и дядюшекъ.

И старые, и малые любили командира бомбардировъ. Молодые дворяне зачастую кутили на его счетъ и занимали деньги. Молодыя двицы томно и ласково поглядывали на его красивый гвардейскій мундиръ, пушистый, въ локонахъ, пудренный парикъ, выписанный изъ столицы, даже на его шпагу, которая у него сзади, продтая въ фалду, торчала съ особеннымъ ухарствомъ, не такъ, какъ у другихъ.

Фисташъ, любившій Засцкаго за щедро оплачиваемые уроки, научилъ его многому помимо пиротехники и постоянно преподавалъ правила «осады, блокады и штурма» женскаго сердца. Фисташъ былъ самъ недуренъ, нестаръ еще и большой сердцедъ среди мщанокъ и купчихъ города. Его ссылка за убійство шведки и подвернувшагося бутаря была тоже данью его слабости къ прекрасному полу и неразборчивости средствъ въ любовныхъ похожденіяхъ.

Засцкій эту науку, именованную Фисташемъ «либентехникъ» или техникой любви, произошелъ съ нмцемъ и усвоилъ себ быстро.

Вс молодыя барыни и двицы и безъ того заглядывались охотно въ его голубые красивые глаза, оттненные длинными золотистыми рсницами. Но когда Засцкій къ природной своей привлекательности присоединилъ еще науку нмца, т. е. умлъ терпливо вести осаду и длать стремительный штурмъ во время, то побды его стали считаться десятками — отъ горничныхъ до чиновницъ и дворянокъ.

— Ахъ, ты, разбойникъ! привтливо журилъ капрала покровитель его, намстникъ. Всхъ нашихъ бабъ съ ума свелъ. Будь у преосвященнаго жена, ты бы вдь и ее обдлалъ, не взирая на санъ супруга.

Такъ прошло пять лтъ.

И все улыбалось молодому человку, все будто свтило кругомъ. Самая важная забота его за послднюю зиму была — невозможность достать такія перчатки, о какихъ ему наплъ Фисташъ. Нмецъ вызвался уже самъ тайкомъ създить за перчатками въ Москву, ради прихоти юнаго друга, но, конечно, на его счетъ. Но Засцкій боялся итти въ заговоръ противъ намстника и согласиться на тайное посольство ссыльнаго нмца. Ему казалось почему-то, что въ Москв Фисташъ непремнно опять убьетъ другую шведку и другого бутаря.

Все дала судьба юному молодцу, все было у него: быстрый и веселый умъ, красота и доброе сердце, стройность и особый лоскъ въ обращеніи, отличавшій его рзко отъ всей молодежи города, дворянское имя и большія деньги, и наконецъ власть надъ женскимъ сердцемъ, пріобртенная прилежаніемъ въ наук «либентехникъ», а еще боле усвоенная при ежедневномъ опыт. И ко всему въ придачу — въ собственномъ дом, гд кишло боле двухъ десятковъ крпостныхъ дядекъ и лакеевъ, горничныхъ, поваровъ, кучеровъ, скороходовъ и казачковъ — была полная чаша всякаго добра и всякихъ бездлушекъ.

Поневол скучно наконецъ стало капралу. Какъ при эдакой обстановк въ двадцать лтъ не прійти смертельной тоск.

Есть вдь все-таки много вещей на свт, которыхъ ничмъ не добудешь, какъ ни хоти. Вотъ перчатокъ этихъ нту, а выписать изъ столицы не съ кмъ. А главное, что обидно ужасно, надоло быть капраломъ, хочется быть офицеромъ. А это невозможно! Намстникъ — лицо сильное въ столицахъ, благопріятелей и покровителей у него куча, и въ гвардіи, и при двор. Самъ фельдмаршалъ, графъ Разумовскій, ему пишетъ два раза въ году, поздравляя съ именинами и днемъ рожденія! Но намстникъ говоритъ, что быть произведеннымъ въ офицеры теперь немыслимо. Легче луну зубами ухватить.

Надо ждать. Чрезъ года три можно будетъ похлопотать, и дло уладится.

А Засцкому спать не даютъ и мерещатся галуны и отвороты офицерскаго мундира. Надолъ до смерти гвардейскій капральскій камзолъ, надолъ и кафтанъ, которому однако многіе и многіе въ город завидуютъ, и «полевые» товарищи, и недоросли изъ дворянъ.