Атаман Устя

Она нашла капрала на той же скамь съ скрученными назадъ руками и поникнутой на грудь головой. Онъ почти не слыхалъ, какъ атаманъ вошелъ въ горницу. Чмъ боле думалъ онъ о себ, тмъ боле лишался способности видть и понимать окружающее.

— Смерть! Смерть! съ утра повторялось у него въ голов. И сердце щемило, сердце ныло больно, то замирало, то стучало молотомъ…

Устя вошла, глянула на плнника, затмъ взяла маленькій острый кинжалъ, что достался съ бляны Душкина, и молча подошла къ нему. Онъ пришелъ въ себя и, при вид блестящаго, какъ бритва, кинжала, отскочилъ въ сторону отъ лавки.

— Помилосердуй! вскричалъ онъ.

— Полно, нешто я рзать тебя… мягко выговорила Устя. — Я не изъ татарвы, я христіанинъ; я теб путы снять… давай. И Устя, повернувъ его къ себ спиной, двумя ловкими ударами остраго, какъ бритва, кинжала разрзала веревки, которыя упали на полъ. Онъ вздохнулъ свободне и даже бодре.

— Ну, сиди смирно! Не вздумай меня невзначай пырнуть чмъ! улыбнулась она. Толку мало будетъ. Я закричу, прибгутъ наши и тебя изрубятъ.

— Спасибо теб… тихо произнесъ Засцкій.

— Руки затекли, небось…

— Да. Что-жъ. Пущай, медленно и тихо заговорилъ онъ. — Все одно смерть, ужь лучше бы ты, атаманъ, тамъ въ овраг убилъ меня въ битв; а то что-жь день одинъ прожить, чтобы срамно помирать у васъ, какъ собак.

— Можетъ, проживешь и больше; завтра мы тебя казнить не будемъ — я это поршилъ.

— Когда же?

— Не знаю; тамъ видно будетъ.

Засцкій вздохнулъ и глянулъ еще бодре атаману прямо въ глаза. Устя не выдержала его взгляда, опустила свои глаза и отвернулась. Наступило молчаніе; Устя ползла въ столъ, сама не зная зачмъ.

— сть хочешь, тихо выговорила она.

— Нтъ.

— Полно; голоденъ вдь… Сутки не лъ, а я и забылъ признаться.

— Не до того…

— Пустое все… сейчасъ поужинаемъ, вымолвила Устя, улыбаясь ему въ первый разъ, и, дойдя до лстницы, она крикнула внизъ: эй, Ордунья, давай ужинать.

Капралъ слъ на скамью и, удивляясь, не спуская глазъ, глядлъ на Устю.

— Чуденъ этотъ атаманъ! невольно въ первый разъ пришло ему на умъ; мальчишка или будто двка.

И онъ началъ такъ упорно и пристально разглядывать Устю, что ей становилось все боле и боле неловко подъ его взглядомъ.

— Полно ты на меня… Ну, чего уставился? Сглазишь? пошутила она, махнувъ на него рукой.

И капралъ вдругъ невольно улыбнулся на ласковый голосъ атамана, на его шутку и странно заглянулъ ему въ глаза. Можетъ быть, глянулъ онъ и просто, да Устю этотъ взглядъ за сердце вдругъ схватилъ.

— Что я?.. Ума, что-ль, ршаюсь! подумалось ей. Разумъ-то въ Козьемъ Гон, что-ль, остался.

XII

Плнникъ разбойниковъ Александръ Засцкій былъ изъ богатой дворянской семьи, жившей въ своемъ помсть около Саратова. Еще ребенкомъ, чуть не семи лтъ, родные записали его въ Семеновскій полкъ, оставивъ даже при себ лтъ до 18-ти. Не побывавъ ни на одинъ день ни въ Петербург, ни въ Москв, чтобы хотя на мсяцъ стать въ ряды своего полка, — онъ пользовался уже чиномъ капрала и поступилъ на службу въ Саратов къ намстнику. Вскор онъ былъ ближайшимъ помощникомъ командира половой команды, стоявшей въ город, и въ качеств гвардейскаго капрала былъ выше капраловъ «полевыхъ», т. е. арміи. Служба его была не мудреная. На его попеченіи была дюжина бомбардировъ полка и четыре новыя пушки особаго калибра, недавно изобртенныя любимцемъ царствующей императрицы Елизаветы — Шуваловымъ.

Пушки были быстро введены во многихъ полевыхъ командахъ провинцій и на нихъ приказано было обратить «сугубое вниманіе и раченіе», какъ если-бъ то были живыя существа, требующія сердечныхъ заботъ и ухода.

Шуваловъ не только не воинъ, но видвшій сраженія лишь на картинахъ, и еще мене артиллеристъ и ученый, выдумалъ пушку нежданно для самого себя. А ради славолюбія постарался объ ея распространеніи по отечеству. Выраженіе «шуваловская пушка» ласкало его статское и мирно-гражданское ухо.

Засцкій, при полученіи въ Саратов четырехъ пушекъ, былъ отряженъ именно для «раченія» и ухода за дтищемъ фаворита царицы. Сначала усердное начальство само не знало и равно не ршалось поднять вопросъ, можно ли даже изъ этихъ пушекъ палить? — конечно, изъ уваженія къ нимъ и къ имени изобртателя. Понемногу однако излишнее почтеніе къ пушкамъ прошло, и изъ нихъ стали палить въ торжественные и праздничные дни съ паперти собора или въ саду дворца намстника, иногда на гуляніи. Этимъ собственно почетнымъ и веселымъ дломъ и ограничивалась служба молодого капрала. Однако черезъ годъ-два, при усиленной пальб 5-го сентября, въ день Захарія и Елизаветы, по случаю царскаго праздника, одну изъ пушекъ разорвало, двухъ бомбардировъ искалчило и третьяго убило наповалъ. Капралъ и команда его, а равно и горожане стали съ почтеніемъ, но уже нсколько инымъ, чмъ прежде, относиться къ этимъ пушкамъ. Первые палили рже, а вторые держались при этомъ на почтительномъ разстояніи.