Ататюрк. Особое предназначение

Решив показать всей стране, как можно и надо вести хозяйство, он начал работы на возведенной рядом с его виллой ферме.

Там были осушены болота, посажены деревья и построены небольшой домик и подсобные помещения.

Любившему природу Кемалю нравилось превращать пустынную землю в цветущий сад, вид обыкновенной сосны приводил его в самый настоящий восторг, и он подолгу любовался растущими у него на вилле деревьями.

По желанию Кемаля около фермы были вырыты два больших пруда, напоминавшие своими очертаниями Мраморное и Черное моря, а затем построены пивоваренный завод и ресторан.

Кемаль очень любил работать на своей ферме, и особенно ему нравилось пахать на тракторе и обучать этому своих многочисленных гостей.

Таких ферм у него будет несколько, и со временем все они превратятся в прекрасно организованные и дающие большой доход хозяйства, сделавшие Кемаля весьма состоятельным человеком.

В то же время он начал национализацию турецкой экономики, выразившуюся в переводе принадлежащих иностранцам и немусульманам предприятий под контроль государства.

Кемаль вряд ли знал о словах немецкого маршала фон Мольтке, который призывал, прежде всего, строить железные дороги.

Но именно их строительству Кемаль придавал наиважнейшее значение, поскольку от них в значительной степени зависела и экономика, и оборона страны.

Такие работы шли, и уже в середине апреля 1925 года он с несказанным удовольствием прокатился по первой секции строившейся между Анкарой и Сивасом железной дороги.

А вот дома дела шли все хуже и хуже.

— Тот, кто живет в семье, — говорил на одном из своих выступлений Кемаль, — оказывается перед дилеммой: или повиноваться, или совершенно не считаться с их мнением и советами. На мой взгляд, и то и другое плохо…

Но одно дело говорить, и совсе другое — оказаться, по словам Кемаля, под «бескорыстным и очень откровенным» присмотром своих близких.

Чаще всего, добавили бы мы, навязчивым и не всегда тактичным.

Как и любой человек, живущий в семье, Кемаль был достоин замечаний.

Но в то же время он был восточным мужчиной и президентом, с которым необходимо было держать дистанцию даже жене.

Особенно в присутствии его подчиненных и друзей.

Однако Латифе так и не поняла такой простой вещи, что Кемаль не желал считаться с чьим мнением, ни, тем более, повиноваться.

Ни далеким, ни близким.

А поэтому и рвала ту самую дистанцию, которая должна была отделять ее от восточного мужчины и президента.

Ей все больше не нравились долгие застолья мужа с друзьями.

Ей вообще многое не нравилось, но она все еще надеялась на то, что Кемаль претворит в жизнь хотя бы один из своих лозунгов и сделает ее депутатом.

Положение «выставочной» жены на публике и бессловесного существа дома не устраивало Латифе, и она постоянно жаловалась на то, что не закончила университет.

Кемаль не выдержал ее стенаний и предложил ей закончить его.

Терпеть капризы жены становилось все трудней.

В своей безо всякого преувеличения безумной ревности она дошла уже до того, что стала подсматривать в замочную скважину за любившим читать по ночам у себя в кабинете мужем и ревновать его к лежавшей у его ног собаке.

Посещение виллы президента его друзьями превратилось для них самих и их жен в самое настоящее испытание, поскольку неистовавшая в своей социальной неудовлетворенности Латифе постоянно затевала с ними ссоры по самым незначительным поводам.

Так продолжалось каждый день, и в какой-то степени понять Латифе было можно.

Как и всякая не имевшая детей женщина, она очень боялась, что рано или поздно Кемаль оставит ее.

Но смертельно уставшему от жены Кемалю было уже не до причин.

После очередного скандала он переехал на свою старую квартиру и в оставленном Латифе послании просил ее уехать к родителям.

Конечно, он мог бы стукнуть кулаком по столу и отослать жену, не прячась от нее, но он настолько устал от скандалов, что даже у него, прошедшего Дарданеллы, Кавказ и Сакарью, не было сил вынести хотя бы еще одну ссору.

Латифе и на этот раз попыталась разжалобить Кемаля, но тот не ответил на все ее письма, и, убитой горем, ей пришлось подчиниться.

Развод становился неизбежным, несмотря на все попытки Исмета примирить их.

Образцовый семьянин, Исмет всегда сожалел о бурном образе жизни и невоздержанности Кемаля.

Какое-то время он даже надеялся на то, что Латифе сможет изменить Кемаля и, как он выражался, «уравновесить» его.

Но Исмет заблуждался.

Латифе не только ничего не смогла, но и стала, по словам самого Кемаля, «главной ошибкой его жизни».

Что бы поставить последнюю точку в отношениях с женой, Кемаль 5 августа 1925 года пригласил в Чанкая двух подруг Латифе.

— Я, — сказал он, — задумал грандиозные реформы для моей страны, но сейчас я ничего не могу делать. У меня такое состояние, словно винт сверлит мой мозг. Сегодня я развожусь с Латифе, и я не увижу ее больше…

И он ее больше не увидел.

Убитая горем Латифе отправилась в путешествие по Европе.

Она жила сначала в Татрах, а затем на юге Франции. Вернувшись в Турцию, она попыталась через Салиха наладить отношения с мужем, но Кемаль и слышать не хотел ни о каком примирении.