Ататюрк. Особое предназначение

Латифе поселилась в Стамбуле в доме своих родственников, по-прежнему продолжавших пользоваться благосклонностью Кемаля.

Замуж она больше не вышла и умерла в 1975 году, не оставив после себя никаких воспоминаний о своей жизни с президентом.

Незадолго до смерти она кому-то из близких рассказала о данном ей обещании мужу.

— Латиф, — сказал ей при последнем свидании Кемаль, — дай мне слово солдата, что ни с одним газетчиком ты не станешь говорить о нашей совместной жизни…

Это «слово солдата» она ему дала.

И надо отдать ей должное: даже после смерти Ататюрка она осталась верна его памяти и не допускала никаких сплетен о нем, хотя уж кому-кому, а ей было что рассказать.

Хотя, с другой стороны, очень жаль, что она это самое слово сдержала.

И дело здесь не в сплетнях.

Ататюрк принадлежал Истории, и, хорошо зная, каким он политиком и полководцем, было бы очень интересно узнать, каким он был в быту.

11 августа 1925 года Кемаль официально сообщил в письме правительству о своем разводе.

Переживал ли Кемаль разрыв с женой?

По всей видимости, да, и, как рассказывали люди из его охраны, несколько ночей подряд после ухода Латифе из его кабинета раздавалась записанная на пластинке песня «Я стал обезумевшим соловьем».

Того же, что творилось в его душе, не узнает уже никто.

Кемаль был не из тех, кто плачется в жилетку.

Да и не до переживаний ему было в те дни.

Курдское восстание еще более утвердило его в мысли как можно быстрее приступать к реформам.

Полученный им во время войн политический капитал таял, и ему было необходимо постоянно пополнять его.

Понимал ли он сам всю сложность стоявшей перед ним задачи по выводу отсталой страны из средневековья в современный мир?

Да, конечно, понимал!

Потому и сказал Исмету:

— Если это не может быть сделано никогда, надо делать это сейчас!

Да, именно сейчас, пока он еще имел в своем распоряжении такие действенные методы, как «Закон об охране порядка» и Суды независимости.

Жестоко?

Наверное!

Но что ему оставалось делать?

Сидеть и ждать у моря погоды?

Он уже довольно ждал ее в своей жизни и, поймав, наконец, попутный ветер, не собирался свертывать парус в самый решительный момент.

Начинать он решил с фески.

— Нужно, — заявил он, — выбросить феску, освободить женщину из клетки и дать ей свободу…

Феска пришла в Османскую империю из стран северной Африки, но как такорвая порявилась в Византии.

Название феска или фес происходит от города Феса в Марокко, где изготовлялись эти головные уборы.

С 1826 года феска была введена вместо тюрбана как форменный головной убор для османских чиновников и солдат.

Мода на европейскую одежду, начавшая распространяться в правление Махмуда II (1808–1839), не затронула феску, поскольку та идеально соответствовала ритуалу мусульманских молитвенных поклонов, в отличие от шляп с полями.

Более того, в Европе она стала символом османов.

Поэтому и вызывала такое раздражение у Кемаля.

Мы уже рассказывали о том, как по дороге во Францию Кемаль высмеивал своих товарищей за то, что они продолжали щеголять в фексках.

А вот что рассказывал французский посол Шамбрен о торжественном обеде по случаю годовщины образования республики.

На приеме присутствовали правительство и дипломатический корпус, около двухсот гостей.

«Среди приглашеных, вспоминал посол об этом вечере, — был и министр из Египта, феска которого сверкает словно фанфара.

Время от времени Президент бросает на него насмешливый взгляд.

К несчастью, министр ничего не замечает.

Неожиданно гази выходит из-за стола, проходит мимо египтянина и осторожно, словно кот, шепчет ему что-то, поглаживая по плечу.

Мне показалось, что он обнимает министра, как вдруг феска незаметно переместилась на серебряный поднос, с которым стал быстро удаляться слуга большими бесшумными шагами.

Мы все провожали взглядом это своеобразное блюдо!»

Конечно, египтянин обиделся, и министрам Кемаля с большим трудом удалось избежать большого скандала.

Кемаль и на этот раз решил прибегнуть к испытанному методу и в августе 1925 года отправился в поездку по регионам на северо-западе от Анкары.

Это былит самые осталые районы, и именно там Кемаль решил начать культурную революцию.

Да и кто, кроме него, мог бы выступить с таким оскорбительным для мусульман предложением, как ношение шляпы.

Ведь именно шляпа в мусульманской Турции считалась первым признаком «гяура».

Но Кемаль не был бы Кемалем, если бы отступал перед сложностями.

— Нужно было отменить феску, — говорил он, — которая сидела на наших головах как знак невежества, фанатизма, ненависти к прогрессу и цивилизации, и на ее место ввести в качестве головного убора обычную для всего цивилизованного мира шляпу и этим также показать, что между турецкой нацией и великой семьей цивилизованных народов нет различия. И мы это сделали…

В эту поездку Кемаль взял с собой Нури, единственного человека, который называл его по имени.

Их связывала братская дружба.

Нури был первым представителем националистов в Берлине и членом Национального собрания.

Видя неустроенность Кемаля в личной жизни, Нури вместе с женой окружил его заботой и добротой.