Ататюрк. Особое предназначение

Кемаль знал, какую роль играли беспрекословно подчинявшиеся своему «святителю», как назывался стоявший во главе ордена шейх, все эти танцующие, поющие и юлящие.

Пользовавшиеся крайней отсталостью неграмотного населения восточных провинций, они имели огромное влияние на верующих, и их распоряжения исполнялись куда быстрее и охотнее указаний властей.

Трудности заключались еще и в том, что святость текке, как назывались их монастыри, делала их неприкосновенными, поскольку все они являлись частной собственностью того или иного шейха.

Именно текке чаще всего служили базой многих восстаний и заговоров.

Дабы избежать неприятностей в будущем, Кемаль был намерен упразднить их.

Коснулся он и мусульманских святых.

— Это самая настоящая дикость, — сказал он, — прибегать к помощи мертвых…

Конечно, не все понимали то, о чем говорил президент, но спорить с ним не посмел никто.

Слишком уж темны были слушавшие его люди, чтобы возражать ему, да и не приучены они были спорить с султанами.

И что бы там ни говорил сам Кемаль, для всех этих нищих и темных крестьян он оставался точно таким же султаном, каким были для них предыдущие властители Турции.

Если, конечно, не хуже.

Ведь ни для кого не было секретом то, что установленный Кемалем режим оказался на поверку куда более жестким.

И сам Кемаль, сам того не сознавая, подтвердил это.

— Я человек, — говорил он на одной из встреч с народом, — не способный носить в сердце ненужные тайны. Ибо я человек из народа. Я должен всегда высказывать перед лицом народа свои мысли. Если я ошибусь, народ поправит меня. Однако до сих пор мне не приходилось в таких откровенных беседах встречать возражения со стороны народа…

Почему?

Потому, что боялись…

Да и что можно было сказать президенту, который во время своих поездок утверждал:

— Повсюду в нашей стране царит полный порядок и спокойствие, так же, как и абсолютное согласие среди отдельных групп населения!

Попробуй, возрази…

Но в то же самое время брошенные Кемалем зерна давали ростки.

Пусть пока еще и не очень большие, но давали.

Пусть и постепенно, но турецкий народ начинал обретать былую гордость за свою нацию.

«Каждый крестьянин Анатолии, — отмечал английский дипломат, — знает, что Мустафа Кемаль сбросил греков в море, а каждый горожанин — что Исмет подписал с союзниками договор, положивший конец иностранным привилегиям»,

Что бы там не говорили оппозиционеры, но создание республики и отмена халифата начали менять умонастроения людей.

Более того, люди начинали не только видеть свою отсталость по сравнению с цивилизованным миром, но и пытались преодолеть ее.

И в первую очередь это касалось одежды. а в повседневной жизни, в частности, изменить свой наряд.

Появление Кемаля без фески, со шляпой в руке перед толпами восторженно встречающих его людей привело к исчезновению фесок.

Будучи в одной из воинских частей, Кемаль, направляясь в казарму, Кемаль облачился в маршальский мундир, украсив его единственной наградой — медалью за Независимость.

В казарме его внимание привлекает плакат: «Один турок стоит десятка врагов».

— Вы тоже так считаете? — спросил Кемаль дежурного офицера.

— Да, мой паша! — вытянулся тот.

— Вы ошибаетесь! — к великому удивлению присутствующих при этой сцене вдруг сказал Кемаль и после неболшьшой паузы добавил: — Один турок стоит всего мира!

Когда закончились вызванные этим заявлением президента овации, Кемаль сказал:

— И этот турок обязан быть цивилизованным…

В очередной раз заручившись «поддержкой нации», Кемаль вернулся в Анкару.

Вскоре правительство закрыло дервишские обители и усыпальницы и запретило ношение фески и других средневековых головных уборов и одежды.

Другой указ обязывал население носить европейские головные уборы и одежду.

Еще через месяц новым постановлением всем чиновникам было предписано появляться на торжественных церемониях в котелках и фраках.

— Наша нация, — заявил на открытии новой парламентской сессии Кемаль, — твердо решила принять ту самую жизнь, которую современная цивилизация гарантирует всем нациям!

Некоторые стамбульские газеты продолжали издеваться над спадавшими на каждом шагу у непривычных к ним турок шляпами, и Кемаль весьма настоятельно «посоветовал» прессе с пониманием относиться ко всему происходящему в стране.

В конце ноября правительственный указ о новых головных уборах вышел в виде закона.

«Шляпа, — говорилось в нем, — является всеобщим головным убором турок, и правительство запрещает относиться к ней иначе».

Когда Нуреттин-паша попытался было доказать, что принятый закон нарушает конституцию, депутаты обрушили на него целый шквал негодования, объявив его противником воли нации.

После чего депутат от Муша весьма прозрачно предупредил всех недовольных.

— Революция, — сказал он, — представляет собою мощный поток, который сметает все встающее у нее на пути…

Тем не менее, провинциальные священники осмелились выступить против этого «мощного потока».

Правительство отреагировало мгновенно, и туда, где было произнесено хотя бы одно слово протеста, сразу спешили Суды независимости.