Ататюрк. Особое предназначение

Видимо, именно Кемаль начал понимать, что существует и другая жизнь, без потрясений и семейных неурядиц.

— Было забавно видеть, как они подшучивали друг над другом, — вспоминала через полвека вдова Якуба Кадри Караосманоглу, — словно два брата!

Первым городом, в котором остановился Кемаль, был Кастамону, небольшое пыльное и насквозь прокаленное солнцем местечко в 140 милях от Анкары.

Как и повсюду, его встретили огромные толпы людей, восторженно приветствовавших своего героя.

Но стоило ему только выйти из машины, как людское море мгновенно затихло и люди в недоумении взирали на представившееся им зрелище.

И отнюдь не из-за того, что впервые в своей жизни видели живого бога.

Просто этот самый бог предстал перед ними в той самой шляпе, за ношение которой смельчака могли закидать камнями.

Продолжая изумлять собравшихся, Кемаль… снял шляпу.

По огромной толпе пронесся вздох, словно ее больно хлестнули кнутом.

Впрочем, ее и на самом деле хлестнули, поскольку появление на улице простоволосого мужчины считалось не менее страшным преступлением, нежели ношение шляпы.

Поначалу разговора не получалось.

Недоумевающие и обиженные люди слушали своего вождя с показным вниманием.

Кемалю пришлось пустить в ход все свое красноречие, не раз выручавшее его в подобных ситуациях.

Чтобы произвести еще более сильное впечатление, он заговорил о том экономическом вреде, который наносит их стране ношение фески.

И был трижды прав, поскольку феска и по сей день оставалась покупаемым на валюту импортным товаром, в то время как шляпы и костюмы могли быть пошиты в стране.

Пусть и с трудом, он растопил лед отчуждения и заговорил о социальном значении столь почитаемой в стране фески.

— Пока мы носим подобные головные уборы, — заявил он, — мы уходим в сторону от цивилизованного мира, вместо того чтобы быть его частью. Цивилизованная международная одежда достойна и подходящая для нашей турецкой нации, и мы все будем носить ее. Ботинки или башмаки, брюки, рубашки и галстуки, пиджаки. Конечно, все завершается тем, что мы носим на голове. Этот головной убор называется «шляпа». Тех, кто считает, что это не так, того я в свою очередь считаю консерватором и обскурантом! Изменения необходимы, и, если понадобится, мы пожертвуем свои жизни ради этого…

А затем случилось нечто удивительное.

Многие из слушавших Кемаля мгновенно «прозрели» и выразили ему самую горячую поддержку.

Вечером дело дошло до того, что особо рьяные борцы со стариной устроили вокруг дома, где остановился президент, шествие с горящими факелами и демонстративно бросали фески на землю.

Впрочем, для посвященых в этом не было ничего странного.

Кемаль был слишком искушен в политике, чтобы не устраивать таких сцен, о которых потом во весь голос трубила его печать.

В Инеболу он пошел еще дальше и на собрании местного «Турецкого очага», как назывались образовывавшиеся по всей стране национальные общества, затронул еще более деликатную тему о женской одежде.

— Человечество, — начал он свое выступление, — состоит из двух полов — мужчин и женщин. В деревнях и городах я вижу, что лица женщин, наших товарищей, полностью прикрыты. Я уверен, что особенно в жаркое время года эта практика доставляет им мучение. Друзья мои, все это результат нашего эгоизма. Будем честны и внимательны. Наши женщины чувствуют и мыслят, как и мы. Пусть они покажут свои лица миру и сами внимательно смотрят на мир. Нечего бояться. Чадра причиняет женщине большие страдания во время жары. Не будем же забывать, что у женщин есть такие же моральные понятия, как и у нас. Обычай закрывать лицо женщинам делает нашу нацию посмешищем. Наша религия никогда не требовала, чтобы женщины стояли ниже, чем мужчины. Бог повелел мужчине и женщине открывать мир знаний и науки…

От одежды Кемаль ненавязчиво перешел к положению женщины.

— Можем ли мы надеяться на совершенствование человечества, развивая только одну его часть, и игнорируя другую? Если отныне наши женщины не станут принимать активного участия в жизни общества, если мы не изменим радикально наши обычаи, мы никогда не добьемся подлинного развития. Мы останемся навсегда позади, неспособные общаться на равных с цивилизацией Запада. Домашние обязанности женщины — это ее самые маленькие и незначительные обязанности. Величайший долг женщины — материнство. Значение его станет особенно ясным, если учесть, что воспитание каждого человека начинается в объятиях матери…

На обратном пути в Анкару он остановился в Кастамону и обрушился на мусульманские братства.

— Перед лицом знаний, науки и всего того, что несет с собой цивилизация, — говорил он, — я не могу мириться с существованием шейхов. Наша республика не может быть страной шейхов и дервишей. Самый лучший порядок — это порядок цивилизации! Для того, чтобы быть человеком, достаточно выполнять требования цивилизации, и слушающие меня главы дервишских монастырей должны признать мою правоту и сами закрыть свои ордена!