Такие лидеры национального движения, как Мессали Хадж и Ферхад Аббас в Алжире, Хабиб Бургиба в Тунисе, Гамаль Абдель Насер в Египте, Сукарно в Индонезии, и многие другие революционеры-националисты и сторонники превращения своих стран в светские государства были вдохновлены его примером.
«Кемаль Ататюрк был идеализирован во всем мусульманском мире, — писал Садат в своих „Мемуарах“, — так как его имя стало символом лидера, стремящегося освободить и реконструировать свою страну»,
Понятно, что его прозападные и светские реформы несколько ограничивали ряды его мусульманских поклонников.
Тем не менее, опрос, проведенный египетским журналом в 1927 году, поставил Кемаля в первый ряд «самых выдающихся из ныне живущих патриотов в мире».
Огромная заслуга политики Ататюрка состояла в том, что жизнь в Турции нормализовалась и достигла определенного равновесия.
В конце двадцатых годов у Кемаля уже были последователи — король Афганистана, шах Ирана, Муссолини и Адольф Гитлер.
Примечательна оценка, данная Ататюрку Гитлером, который считал его «яркой звездой» в «тёмные дни 20-х годов», когда Гитлер пытался создать свою национал-социалистическую партию.
По его словам, Ататюрк внес в создание нового турецкого государства огромный вклад и «будет жить во всех поколениях Турции».
«Ататюрк, писал он в 1938 году, — был первым, кто показал возможность мобилизации и восстановления ресурсов, потерянных страной.
В этом отношении он был учителем. Муссолини был первым, а я его вторым учеником»
После смерти Ататюрка, Гитлер выразил соболезнование, прислав его на имя председателя Великого национального собрания Турции, Абдюлхалика Ренды.
«Ваше превосходительство председатель, — говорилось в нем, — всему турецкому народу лично от меня и от имени немецкого народа выражаю глубокое соболезнование в связи кончиной Ататюрка.
Вместе с ним мы потеряли великого воина, прекрасного государственного деятеля и историческую личность».
Это было дейстсвительно так, и за годы существования республики Турция заметно изменилась.
В Стамбуле христиане и мусульмане больше не сражались за Святую Софию: Ататюрк превратил ее в музей.
Как заметил с некоторой грустью один из французских дипломатов, «дервиши Жерара Нерваля, женщины, укрытые чадрой, позолоченные каики на Босфоре остались теперь только в воспоминаниях, словно привлекательные литературные фантомы, и отныне необходимы были значительные усилия, чтобы вообразить их, даже на фоне всегда живописного Стамбула».
Затем автор добавляет: «А вместо них благодаря целеустремленности одного человека, сумевшего увлечь свой народ, родился новый человек…»
Чтобы убедиться в этом, следовало отправиться в Анатолию.
Покрытая сетью железных дорог, имеющая заводы, фабрики, школы, Анатолия возрождалась.
В окрестностях Анкары безжизненная, бескрайняя степь уступила место плодородным полям и фруктовым садам.
От восстановленного Измира и Аданы, центра хлопчатобумажной промышленности, до Сиваса, ставшего важным железнодорожным узлом, города живут в ритме политики Кемаля.
Да, в те времена по мере удаления от центра Анатолии электрическое освещение и машины встречались все реже.
Но ничего драматического в этом не было.
Республика всё еще переживала период становления.
— Изменения, — говорил по этому поводу сам Кемаль, — которые произошли в Турции, затрагивают не форму, а национальное сознание. Приобрели все свое значение принципы, ранее не использовавшиеся и даже не сформулированные. Был принят главный принцип: не считается человеком тот, кто не трудится, право основывается на труде. Оценить и признать эти характерные черты новой Турции — значит по-настоящему желать счастливого и независимого существования турецкому народу…
Вполне возможно, что именно этот сдвиг в сознании и был самым великим завоеванием Ататюрка.
«А вместо них („дервиши Жерара Нерваля и женщин, укрытых чадрой“), — еще раз процитируем французского дипломата, — благодаря целеустремленности одного человека, сумевшего увлечь свой народ, родился новый человек…»
Сложно изобрести новую машину, но намного сложней привить людям психологию победителей и не на словах, а на самом деле заставить их поверить в то, что называться турком, действительно, счастье.
Ататюрк сделал это и, возможно, сам того не ведая, лишний раз доказал правоту Конфуция, утверждавшего то, что на первом месте в Истории стоит Человек, а не бездушные машины.
И вот теперь его оплакивала вся возрожденная им страна, оплакивала так, как опалкивают дети, потерявшие любимого ими Отца.
Отца, строгого и требовательного, но любящего и заботливого…
Глава XXIII
А это было на самом деле так.
Ататюрка можно упрекнуть во многих грехах, но никто не может бросить в него камень, обвинив его в том, что он не любил свою страну и свой народ.
«Пусть 90 % русского народа умрет, но 10 % доживет до мировой революции».
«Русский человек плохой работник по сравнению с передовыми нациями».
«Русь! Сгнила? Умерла? Подохла? Что же! Вечная память тебе!»