Аукцион

Еще работая в Центральном разведывательном управлении, он сталкивался с людьми годилинского типа; почти все они (а уж большинство наверняка) сулили скорое крушение Кремля и сообщали, что готовят разоблачение века — новую книгу, которая потрясет русских, подвигнув их на активные действия против чекистского террора.

Сначала это действовало, особенно на молодых сотрудников, потом, однако, энтузиазм сменился горьким разочарованием, чреватым, как правило, тем, что одни вообще предлагали сворачивать идеологическую работу на Россию как бесперспективную, вторые настаивали на ужесточении методов; время белых перчаток кончилось; пора закручивать гайки.

Как всегда, руководство стояло над схваткой, поддерживая обе точки зрения; от того-то, считал Фол, дело и не двигалось с мертвой точки. «Хочу позицию, — сказал он своему шефу перед тем, как уйти в страховую фирму, — любую, но позицию, которая сформулирована надолго и бескомпромиссно. В «русскую тайну» я не верю, просто мы плохо работаем, не можем нащупать болевую точку, не мнимую, а истинную».

— Скажите, мистер Годилин, вам что-нибудь говорит имя русского писателя Степанова? — спросил фол.

Годилин скептически усмехнулся.

— Писатель?

— Да, — Фол снова закурил. — По нашим сведениям, его весьма широко читают,

— Там всех фироко читают.

— Такая глупая нация? — удивился Фол.

— Нет, отчего фе?! Просто люди лишены литературы. У них голод на книгу.

— Толстой и Достоевский тоже запрещены к чтению?

Пат улыбнулась, глаза как-то враз помягчели; Годилин набычился.

— Что он такое? — спросил у Пат (вместо «что» говорил «фто», вместо «же» — «фе»).

— Вопрос перевести?

— Я фе к вам обращаюсь.

— Но я знаю его столько же, сколько вы, мистер Годилин.

— Узнайте, чем вызван мой полет в Лондон — столь срочный.

Фол, выслушав Пат, ответил:

— Я объясню вам. Только сначала мне хочется еще раз поинтересоваться, что вы знаете о Степанове.

Годилин засмеялся.

— Графоман и миллионер.

— По-русски два эти понятия равно неприемлемы, мистер Годилин, но в нашей стране к миллионерам пока еще относятся хорошо; дурак миллион не заработает. В чем выражается графоманство Степанова?

Годилин пожал плечами.

— По-моему, это утверждение не требует расшифровки.

— Здесь требует, — жестко возразил Фол. — Графоман, мне кажется, звучит как оскорбление? Или я неправ?

— В случае со Степановым это звучит как обыкновенная констатация факта. Кадровый офицер КГБ, пишет шпионские романы, лижет руки хозяевам...

Пат перевела «целует», смысл менялся, как бы ей подсказать, завтра следует быть весьма аккуратной в переводе.

— Скажите, а с точки зрения права, — продолжал Фол, — выражение «лизать руки хозяевам» может считаться оскорблением личности?

— Пусть оскорбляется, — отозвался Годилин. — Это меня ничуть не тревожит.

— Но все-таки у него есть читатель?

— У липогонов, которые сочиняют развесистую клюкву, всегда есть читатели. Пат достала маленький словарь, попросила Годилина еще раз повторить фразу; бедненькая, подумал Фол, она не найдет там ни «развесистой клюквы», ни «липы», жаль, что нет словаря слэнга.

Она действительно перевела «клюкву» как «ягоду», а «липу» как «дерево».

«Этот несостоявшийся гений завтра может выглядеть психом, если Пат во время шоу переведет его слова о Степанове как об авторе «ягод» и «лип»; смеху будет немало. Господи, как же это важно, — подумал Фол, — точное понимание языка!»

— Мистер Годилин, позвольте мне объяснить вам ситуацию...

— Дафно пора, — заметил тот.

— Переводить? — спросила Пат.

— Мофете.

Пат сказала:

— Мистер Годилин давно ждет этого.

Фол кивнул, подумав, что, в принципе-то, ему самому надо было бы переводить завтра Годилина, девочке не справиться; бедненькая, она совершенно не чувствует языка, им вбивают в голову грамматику, а кому она нужна, пусть бы неграмотно, зато понятно обеим сторонам.

— Так вот, — по-прежнему монотонно сказал фол, — завтра в театре Степанов будет принимать участие в шоу...

Годилин выслушал перевод, хмыкнул:

— Фто, он уфе начал петь?

«Все-таки ужасно, как эти русские не умеют у нас адаптироваться, — подумал Фол. — Прожить семь лет на Западе и до сих пор не знать, что в шоу у нас принимают участие конгрессмены, публицисты и директора банков. А может, это естественное отталкивание? Он воспитался в Советской России, хочет, сам того не понимая, чтобы здесь было похоже на то, к чему он привык. Нет, воистину они странные люди; нет ни одной такой склочной эмиграции, как русская! Каждый сам себе Толстой, все остальные — ублюдки и графоманы».

— Во время этого политического шоу, хотя оно и посвящено вопросам культурного обмена моим друзьям кажется целесообразным, более того, обязательным небольшая дискуссия, во время которой собравшиеся убедятся в том, что мистер Степанов — марионетка, присланная сюда с заданием Кремля...

— Без заданий Кремля от них никто не ездит на Запад.

— А на Восток?

— Тофе.

Пат не поняла; Годилин повторил раздраженно:

— Тофе! Точно так фе! Фол сдержал улыбку,