Аулия

Чародейка спала. Она не видела их приближения. У нее не было времени спрятать Басру, укрыть его от гневного отцовского взгляда. Аулия предстала пред отцом со скорпионом в руке, а стоявшие по кругу пастухи глядели на нее выпученными от страха глазами.

– Эй ты, дьявольское отродье… – процедил сквозь зубы ее отец. – Брось эту тварь, или я забью тебя камнями.

Он поднял с земли камень и сделал шаг вперед.

– Нет, пожалуйста, нет! Да пребудет со мной Аллах… – со слезами на глазах выговорила Аулия. И положила скорпиона на землю. Басра начал движение в сторону пастухов. Все попятились, крича от страха. Аулия коснулась рукой спинки скорпиона и сказала, обращаясь к нему:

– Стой, Басра. Не двигайся. Видишь, отец? Он мой, он меня слушается.

И перевела взгляд на тех, кто стоял вокруг нее. Заметила страх на лицах. И заплакала. Отец ее завопил:

– Я ж говорил тебе, женщина! Она одержима духом чужака, этого демона, что сдох тут, среди нас, как собака, но успел вдохнуть в нее проклятие! Наш долг – изгнать ее!

Аулия поднялась. Что-то внутри нее оборвалось, когда она услышала слова, которыми поминает Абу аль-Хакума ее отец. Из глотки ее вырвался дикий звериный крик.

Камнем, зажатым в руке, отец раздавил Басру.

Сердце Аулии рассыпалось в ее груди на мельчайшие осколки. Перед глазами поднялась застлавшая все вокруг красная пелена. Она опустилась на колени, взяла в руки раздавленное тельце скорпиона.

– Прости меня, Басра, прости. Это моя вина!

Отец схватил ее за волосы и одним рывком поднял на ноги.

Аулия почувствовала, как ноги у нее подгибаются. С пересохшим ртом, сквозь кровавую пелену перед глазами она смутно различала искаженное бешенством лицо Юши, а он все выкрикивал и выкрикивал ужасные, кинжалами ранящие ее слова.

Лейла, вся в слезах, без конца повторяла:

– Отпусти же ее, отпусти! Разве это не наша дочь?

– Это – дьявол, а не наша дочь. И чтоб ноги ее больше в нашей деревне не было!

Он отпустил ее. Упав на колени, сжавшись в комок, Аулия смотрела в спины уходящих. Отец громко кричал, мать – рыдала. Али бен-Диреме о чем-то говорил пастухам, а те молча слушали и время от времени оборачивались, глядя на нее с ненавистью. Аулия опустила глаза и взглянула на грудь, удивляясь, что не видит пропитавшей ее тунику крови: как странно, ведь от боли, пронзившей грудь, дышать почти невозможно. Теперь ей еще хуже, чем после смерти аль-Хакума. Тогда мир вокруг нее опустел, лишился для нее смысла. Теперь же он превратился в пылающие руины, горячие угли костра, от малейшего прикосновения к которым разрывается грудь.

Оставшись в одиночестве, с трупиком скорпиона в руках, она ощутила, как тоска и ярость накрывают ее с головой. Задумалась, не вызвать ли ей сирокко, не устроить ли песчаную бурю, чтобы та погребла деревню, погасила ненависть в сердце ее отца и страх в остальных сердцах. Однако тут же явилась мысль о матери, а потом она вспомнила о животных, с которыми вела долгие беседы. Подумала и о речушке: вади пересохнет. Постепенно Аулия успокоилась, слезы ее иссякли. И она пошла туда, где похоронили Абу аль-Хакума, и до темноты молилась на его могиле. К закату решение было принято: она не будет просить прощения, не будет обещать исправиться. Нет, она просто соберет свои вещи и уйдет из деревни.

Если выживет, то, возможно, дойдет до моря.

Когда, по ее прикидкам, в деревне все уже спали, она вернулась домой. И очень удивилась, обнаружив мать на пороге хижины: та сидела и смотрела прямо перед собой странным стеклянным взглядом, без всякого выражения.

– Я ухожу. Помоги мне собраться.

Лейла ничего не ответила. Молча встала, зашла в хижину и, вернувшись с котомкой, протянула ее дочери. Аулия заглянула внутрь. Пшеничные лепешки, финики, сыр, два крепко закупоренных меха с медом и три бурдюка с водой: вся провизия, что была в их доме.

– Спасибо тебе за то, что ты меня любила. За твою доброту я отплачу тебе стократ. Клянусь Аллахом во имя Аллаха!

Потом взяла не проронившую ни слова мать за руку и повела ее по тропинке к реке. Там, все еще держа мать за руку, она позволила магической силе выплеснуться в свое горло и медленно позвала:

– Хамама, Хамама, птичка.

Зашелестела листва смоковницы: с дерева, хлопая крыльями, слетела горлица и опустилась на плечо Аулии. Лейла почувствовала, как дочкины пальцы, ставшие вдруг горячими, сильно сжали ее руку. Она видела, как покрылся капельками пота ее лоб, как проступили бисеринки на верхней губе, как приподнялись волоски на ее руках. Но Лейла не испугалась.

Дочка отпустила руку матери и посохом начертила круг на песке. Сняла с головы платок и привязала его к птичьей лапке. Воткнула в центр круга палочку и обвязала ее другим углом платка.