Аулия

Только теперь поняла чародейка смысл присказки о Хауаси: что у него ветер под копытом, как у птицы под крылом. Ветер трепал ее волосы и стирал воздушными пальцами и те ужасы, что она пережила в Агатовом дворце, и боль потери – когда она видела, как аль-Хакум исчезает, сливаясь в едином пламени с Сахром эль-Дженни. Хауаси пролетал над песками, не оставляя следов. Аулии полет этот казался еще более головокружительным, чем другой ее полет – из Хадрамаута в Агатовый дворец, на руках у джинна. Она чувствовала, что тело ее стало дуновением; что стоит ей открыть рот, как ледяная влага ночи даст ей напиться.

– Гей, Аулия! Смотри, над нами – Эль-Наср-эль-Таир, созвездие Летящего Орла. Взгляни на три звезды, что образуют его клюв. Ветер нам благоприятствует. Помолимся, ибо очень скоро мы узреем Сират, – сказал Хауаси.

Они пролетели под Клювом Орла. Скорость была столь велика, что дюны будто перекатывались под ними – как морские волны в ее снах.

На горизонте показался Сират. Крутой серебряный лук, касавшийся звезд, узкий, как речушка, орошавшая пшеничные поля Ачеджара. Под мостом клубилась темная масса, походившая на песчаную бурю: сумрачные колышущиеся тени.

Они пронеслись мимо пустых колодцев, из которых глухо доносились чьи-то стенания. Аулия не хотела слушать. Голос антилопы наполнял ее уши молитвами. Ближний к ним конец моста, его основа, уходил в озеро ртути. А другой конец терялся в высотах ночи.

Чем ближе они оказывались к мосту, тем сильнее пахла жасмином шкура Хауаси. Мост сверкал, и этот трепетный свет освещал пустыню. Аулия видела, как на дюнах расселись животные, чтобы следить за происходящим: дикие верблюды, львы, лисы – все белые в этом свете.

Хауаси летел. Ослепленная девушка спрятала лицо в холке антилопы. Под копытами сверкал расплавленный металл. Одной рукой она еще крепче вцепилась в антилопью шею, другой сжимала самодельный посох.

Хауаси прыгнул вверх: когда его ноги коснулись моста, словно ударил колокол. Под копытами антилопы клубились, стремясь добраться до всадницы, черные стенающие завитки с сотнями лиц, умоляющих рук, изгибающихся тел. Призраки рыдали. Аулия закрыла глаза. Она боялась, что такова и ее участь, но в то же время отваживалась думать, что это не так: все же что-то ждет ее впереди.

Антилопа галопом неслась по узкой дорожке: края моста щетинились стальными иглами.

Небо озарилось. Чародейка – зачарованная – подняла взгляд. Белый огонь звезд разливался по небу на расстоянии вытянутой руки. Острие Орлиного Клюва сияло между рогами антилопы ледяным костром.

Она не думала, а лишь непрестанно молилась. Копыта Хауаси звучали камнепадом.

Аулия воскликнула:

– Гей! Мы поднимаемся на небо! Да будет благословен тот день, когда ты нашел меня, Хауаси, любимый сын пустыни, да будет благословен тот день, когда Аллах позволил мне встретить тебя!

Истинный Путь был исполнен тайн. Когда звезды стали бледнеть, а небо окрашиваться пурпуром, они начали спускаться – быстрые, словно песок, соскальзывающий с вершины дюны. Аулия, с веткой тамариска под мышкой, вся в поту, сжимала ногами бока антилопы и в изумлении озиралась вокруг.

Слезы омывали ее лицо, а над головой вращалось небо; луна и солнце, неотличимые друг от друга в сиреневой дымке. Позади остались Ачеджар и пустыня, джинн и страх. За концом моста Аулия различала бескрайнее пространство белого песка. И, точно как в том сне, который изменил ее жизнь, воздух был пропитан влагой, а на горизонте виднелась сверкающая синяя кромка.

Хауаси подпрыгнул, потом приземлился и с радостным ржаньем погрузился до самого брюха в песок. Над синей кромкой горизонта показался красный диск солнца. И Аулия узнала голос, который так давно, в Ачеджаре, она в первый раз услышала во сне: голос моря, наполнивший ее уши и сердце.

Аулия сняла темный шелк, покрывавший ее тело, и воткнула в песок посох. Ее сон двигался прямо к ней. Невероятного зеленого цвета вода вздымалась, заворачивалась и с жидким шипением рассыпалась в белое покрывало пены, ища ее.

Обнаженная, встала она на колени и погрузила руки в прозрачность. Соленое море погасило ее жажду. Она омыла глаза и губы. Заплакала, и снова – ведь точно так же было в ее снах – слезы ее смешались с солью морской воды.

Она обернулась – Хауаси исчез. Вместо него ее глаза узрели Абу аль-Хакума, и он, улыбаясь, благословлял ее, протягивая к ней руку.

– Я пришла, Абу аль-Хакум. Помолись за меня! – прокричала она.

Его образ растаял, словно мираж. Аулия, хромая, дошла до того места, где он стоял, и увидела следы сандалий на песке – белом и мелком, непохожем на песок пустыни. Она хотела пойти, опираясь на свой посох, но вдруг оказалось, что ветвь тамариска как будто проросла в песок корнями. И прямо на ее глазах, широко раскрытых от изумления, ветвь ожила, зазеленела и покрылась белыми бутонами.

Аулия развернулась и пошла к воде с сердцем, исполненным волшебного умиротворения, двинулась навстречу своей смерти или того, что там ее ожидало.

Когда волны поднялись ей до шеи, она читала молитву. Серебристые рыбешки прыгали ей прямо в руки.