Аулия

Антилопа напилась и принялась прыгать над родником. Вода смочила шкуру животного, и от его кожи стал подниматься легкий парок с ароматом жасмина.

– Пей, чародейка, – сказал Хауаси.

Аулия засмеялась, и этот смех удивил ее самоё ничуть не меньше, чем бившая вверх струя чистейшей воды, подобная сверкающей колонне.

И она стала пить. Вода была такая же, как вода оазиса: свежая и вкусная. Аулия пила и пила, даже после того, как уже утолила жажду, пила, омывая себя изнутри чудодейственной водой Хауаси. Смыла сурьму с лица и хну с ладоней. Вымыла волосы, пропахшие серой, смыла с тела притирания и ароматы, которыми ее умащали рабыни. Сняв одежду, поняла, что никогда в жизни не была такой сильной. Оглядела свои руки и ноги и порадовалась, что так много ела, пока жила во дворце джинна.

Потом выстирала в роднике свою тунику черного шелка, шепотом читая очистительные молитвы.

Молилась она долго, несколько часов, а когда стемнело, уснула. Проснулась же посреди ночи, как и раньше, еще в Ачеджаре, когда, стремясь обрести мир в душе, спала на берегу речушки, опустив в воду руку. Теперь ее баюкала чудесная вода, добытая из-под земли Хауаси. Погрузив пальцы во влажный песок, она улыбнулась. Во сне она увидела то, чего недоставало в ее воспоминаниях.

Ей не терпелось отправиться в путь. Она кликнула Хауаси, и тот прибежал и встал возле нее.

– Я готова, Хауаси, – сказала Аулия.

– Попей еще немного. Тебе нужно очиститься. К тому же ты не сможешь ни пить, ни есть, пока мы скачем к Сирату – Истинному Пути.

Аулия послушалась. Попила, и вода придала ей сил и мужества.

– Что это – Сират? – спросила она.

– Это такой мост, по которому нам предстоит пройти, он тоньше волоса и острее сабли. Под ним – пропасть и кладбище. Там обитают, не обретя успокоения, души тех, кто пройти не смог. С этой минуты твои способности сгодятся только на то, чтобы наблюдать. Сбудется то, что тебе уготовано. И мне неведомо, что именно, – произнес Хауаси.

– Пропасть? А не лучше будет обойти пропасть стороной?

– Это невозможно, чародейка, не можешь ты, пожив в Агатовом дворце, пройти к морю по другой дороге – не через Сират.

Хауаси подошел к ней так близко, что в глубине огромного глаза в обрамлении длинных ресниц она увидела маленькую-маленькую Аулию. Дыхание антилопы пахло свежей травой.

– Какой бы путь мы ни избрали, любой приведет нас к нему, – выдохнула антилопа. Аулия побледнела. И через секунду сказала:

– Гей! Ты для меня как Бурак, сияющий крылатый конь, который вез Мухаммеда. Слушаю и повинуюсь.

Она надела на себя шелковую тунику без одного рукава, в которой и вышла из Агатового дворца. Выстиранная в роднике, ткань пахла цветами, как и Хауаси. Удивляясь собственным силам, Аулия отломила самую толстую и длинную ветку от тамариска – ветка станет посохом, – и, шепча молитву, села на спину антилопы.

Рассвет был совсем близок, когда Хауаси остановился передохнуть. Небо, подобно огромному черному ветру, развернуло над ними шатер. Оба проспали до вечера, а потом снова пустились в путь.

В этот раз они преодолели еще большее расстояние, чем накануне. Появлялись ночные животные и следовали за ними: дрофы, львы, лисы, змеи. Когда Аулия заметила тушканчиков, у нее екнуло сердце.

– Куда бежишь, Хауаси? Кого несешь на своем хребте? – спрашивали их писком, хриплым тявканьем или свистящим шелестом.

– Я – слуга чародейки. Она сидит у меня на плечах, потому что она – чистая сердцем девственница, а на лбу у меня – знак Каркадана, единорога.

– Чистая сердцем девственница? – переспросила Аулия в полной тишине. Ее охватило печальное сомнение… Быть может, те дни или недели в Агатовом дворце были испытанием…

Нет. Она-то знала, что поддалась искушению; что она была счастлива тем вечером с Сахром эль-Дженни. Какое наслаждение доставили ей золотистые змейки с красными глазками: их легкие холодные тела на ее шее, сухая ласка, с которой они скользили по ее спине и рукам… А потом джинн поцеловал ее, и она еще несколько дней со странной гордостью касалась пальцами оставленных им меток в уголках рта. Это бесполезно отрицать. Джинн казался ей желанным, прекрасным. Она содрогнулась.

«Но ведь все было предписано, – мелькнула мысль. – И кончилось тем, что я восстала». Быть может, то, что раньше она считала сердцем чистым, было сердцем невежественным. Возможно, чистота состоит в способности побороть искушение. Этого она не ведала; однако кто знает отчего, но в сердце ее было теперь больше веры, чем страха. С тех пор как она покинула Ачеджар, прошло уже немало времени. Теперь она знает, что такое мужество. Аулия прижала к груди ветку тамариска и сглотнула слюну.