Аулия

– Иди сюда, предательница. Чему ты улыбаешься? Смеешься надо мной? Так подойди ближе! – выкрикнула она.

И сделала шаг вперед, выставив трость перед собой. В это мгновенье тюремная камера вдруг наполнилась дымом и запахом серы. Аулия закашлялась, в глазах вскипели горячие слезы. Отирая веки рукавом, она почувствовала, что ее дернули за волосы, одним рывком оторвав от земли, и что она задыхается. Смех Сахра эль-Дженни загрохотал в ее ушах.

Рабыня тихонько засмеялась и села. Положила кинжал на пол рядом с собой и спокойно откинулась, словно ожидая начала представления. Аулия увидела улыбку на ее лице и поняла, что никто ей не поможет. И выпустила трость из рук.

– Почему ты ослушалась меня, несчастная? – прокричал демон, и стены дворца содрогнулись. Эхо повторило: «Несчастная… несчастная…»

Джинн одной рукой приподнял девушку, так что шея Аулии оказалась возле его рта. Огромными от ужаса глазами смотрела она на улыбающееся лицо Сахра эль-Дженни, который вопрошал ее, воздев брови:

– Чего ты испугалась, невестушка? Решила пренебречь гостеприимством моего дома? Куда ты собралась?

Аулия вытянула руки; как только они коснулись джинна, ее кожа вздулась волдырями, словно пальцы попали в кипящую воду. Она закричала и отшатнулась, задергав ногами.

Сахр эль-Дженни по-собачьи оскалил белоснежные клыки. И прорычал:

– Гей, Аулия! Сейчас я изопью твоей крови, и ты станешь моей. Твоя душа – тоже.

Рабыня хохотала.

Аулия закрыла глаза и зашептала:

– Аллах, спаси мою душу, сжалься надо мной…

Раздался негромкий шум, словно ветер зашелестел в листве фигового дерева. Сквозь сомкнутые веки Аулия различила свет. Открыв глаза, она увидела объятую пламенем фигуру, озарившую желтоватыми всполохами черное лицо джинна.

Это был Абу аль-Хакум, окруженный облаком алого пламени, в развевающемся плаще, с кровью на плече, струящейся из его раны. Лицо его было ей знакомо: она его любила. В глазах аль-Хакума зажегся огонек узнавания: он догадался, кто угрожает Аулии, и протянул к ним руку.

– Абу аль-Хакум, хабиби! – закричала Аулия. – Ты ли это или твой призрак, что пришел за мной в час моей смерти?

Рабыня бросилась на пол, зажав уши и стеная. Джинн повернул к нему лицо, ставшее мордой гиены, и провыл:

– Тебе не хватило той первой встречи со мной?

– Именем Аллаха, ради Аллаха и во имя Аллаха приказываю тебе, Сахр эль-Дженни, отпусти ее! Именем Пророка приказываю тебе подчиниться! – выкрикнул в ответ призрак.

Джинн выпустил девушку. Она бросилась к призраку, чтобы его обнять, но руки ее не встретили ничего, кроме горячего воздуха. Опустившись на колени, она простонала:

– Возьми меня с собой, Абу аль-Хакум!

Сахр эль-Дженни рос, пока голова его не коснулась потолка. Ногти на его руках удлинились, утолщились и начали загибаться, пока не превратились в когти – страшнее и безжалостнее львиных. Он попытался вонзить их в тело Абу аль-Хакума, но встретил только дым.

Аулия вскрикнула:

– Ах, я так и знала, вот в чем причина моей боли, хабиби: ты умер! О, возьми и меня с собой!

Она рыдала, протягивала к призраку руки. Джинн, обратив горящий бешенством взгляд на девичью фигурку на полу, проклял ее:

– Глупая колдунья! Пройди Сират, если сможешь, пожив в моем доме, или ползи к морю на брюхе, как ящерица! Ты утонешь, нечестивая, – но утонешь ты в песке симуна!

Призрак Абу аль-Хакума стал расти, увеличившись до размера демона. Плащ его развевался, становился все больше и больше, плескался, как парус. Он протянул руку и смуглыми тонкими пальцами, которые так хорошо помнила Аулия, накрыл его черную слюнявую физиономию. Джинн задрожал и зашатался. На глазах испуганной Аулии и рабыни, не прекращавшей жалобно стенать, джинн превратился в пса с кровавыми глазами. Абу аль-Хакум схватил его за уши и ткнул мордой в камни темницы.

Тогда Сахр эль-Дженни обратился скорпионом. Призрак прихлопнул его сандалией, но из тела скорпиона возникла мантикора – монстр, похожий на льва, но с налитым кровью человеческим лицом, и этот монстр брызгал от бешенства пеной, сгорая в руках Абу аль-Хакума.

В воздухе пахло серой, из рычащей пасти демона исходило зловоние мертвечины. Мантикора почернела, будто опаленная молнией. Из горящей и расползающейся клочьями шкуры показалась длинная обагренная кровью сабля, вращавшаяся в воздухе. Аль-Хакум схватил ее обеими руками. Острое лезвие нанесло ему одну рану, потом вторую, и из ран вместо крови посыпались искры. Обернувшись к Аулии, аль-Хакум крикнул:

– Беги, у меня нет больше сил сдерживать его! Молись за меня!

Абу аль-Хакум накрыл саблю развевающимся подолом своей туники. Его тело стало огнем, огонь согнул сталь и воспламенил ее, словно деревянную палку. Демон и призрак стали костром.