Авраам Линкольн

В самом конце января Линкольн незаметно исчез из города. Путь его лежал в графство Коулс, в Фармингтон, где в десяти милях от железнодорожной станции жила его матушка Сара. Эти десять миль Авраам проделал в лёгкой повозке, раскланиваясь и обмениваясь приветствиями со старыми знакомыми, как в прежние времена. Одет он был так, что никто бы и не подумал, что по просёлку катит будущий президент США, — так, городской юрист с саквояжем. Авраам обнял старую женщину, которую всегда считал своей второй матерью, пообщался с родственниками, Хэнксами и Джонсонами, на кладбище постоял у могилы отца. Попросил подобрать для неё подходящий надгробный камень.

Матушка Сара благословила Авраама в дальний путь. Со слезами говорила она о том, что никогда больше не увидит сына и что его убьют…

На прощальный приём, устроенный 6 февраля, за неделю до отъезда, ожидалось семь сотен гостей, но репортёры насчитали, что пришло более тысячи. Чтобы подойти пожать руку хозяину, приходилось выстаивать двадцатиминутную очередь от входной двери до гостиной. В прихожей гостей встречали нарядная Мэри (она совершила в январе вояж в Нью-Йорк за покупками, чтобы соответствовать представлениям о первой леди страны), три её сестры и Роберт, специально приехавший из Гарварда^{382}. Вилли и Тад весь вечер резвились рядом с отцом, причём младший возился и шумел, «как молодой волчонок», пока Авраам его не унял. Приём затянулся за полночь.

В тот же день в Капитолии штата Алабама в городе Монтгомери шли закрытые заседания съезда отделившихся штатов Америки, начавшегося 4 февраля. Представители шести из семи штатов (техасцы опаздывали) объявили о создании нового государственного образования — Конфедеративных Штатов Америки. На четвёртый день работы была принята его конституция, скопированная с Конституции США, но признававшая независимость отдельных штатов и полную правомерность рабовладения. На пятый день был избран, поначалу временно, президент — им стал бывший сенатор США из Миссисипи, бывший военный министр Джефферсон Дэвис. Вице-президентом выбрали Александра Стивенса из Джорджии. Ещё в декабре Линкольн надеялся, что его «когда-то друг и теперь, надеюсь, не враг» Стивенс останется пламенным сторонником сохранения Союза, и затеял с ним переписку, в которой уверял, что не собирается посягать на рабовладение в существующих южных штатах^{383}. Но Стивенс поддерживал единство только такой страны, в которой ничто не будет препятствовать развитию рабовладения. Став вице-президентом Конфедерации, он произнёс 21 марта речь, считающуюся одним из самых ярких идеологических манифестов Конфедеративных Штатов Америки. Она вошла в историю под названием «Краеугольная речь», потому что Стивенс провозгласил, что прежние постулаты Декларации независимости Джефферсона «фундаментально ошибочны», поскольку основаны на «допущении» равенства всех рас, и что «краеугольным камнем», принципиальной основой новой формы правления является «великая истина, утверждающая, что негр не равен белому человеку и что рабство, то есть подчинение высшей расе, представляет собой естественные и нормальные условия человеческого существования»^{384}.

А в Вашингтоне тонул в дискуссиях «Мирный конвент», собравшийся также 4 февраля под председательством престарелого экс-президента Джона Тайлера. Там не было ни одного делегата из отделившихся штатов, не было и представителей нескольких северных. Никаких принципиально новых идей примирения высказано не было. Резолюции этого «Конвента почтенных джентльменов» будут провалены Конгрессом.

На таймере быстро менялись цифры: «До начала войны — 64, 63, 62 дня…»

В Спрингфилде Линкольны распродали мебель, дом сдали внаём, ибо планировали рано или поздно вернуться, собаку Фидо оставили на попечении друживших с ней соседских мальчишек и переехали в съёмные апартаменты. На чемоданах и сундуках глава семьи своей рукой подписал таблички с адресом пункта назначения: «А. Линкольн, Белый дом, Вашингтон, округ Колумбия».

В последний день перед отъездом Линкольн зашёл попрощаться с Билли Херндоном и со ставшим таким привычным офисом. Разобравшись с накопившимися бумагами, обсудив с партнёром незавершённые дела, Авраам возлёг на свой любимый старый диван (ноги по привычке положил на приставленный стул) и некоторое время молчал, уставившись в потолок.

— Билли, сколько лет мы вместе?

— Лет шестнадцать.

— И за всё это время ни разу не поругались, не так ли?

— Выходит, что ни разу.

Перед уходом Линкольн собрал связку нужных ему книг и бумаг и попросил Херндона не снимать висящую у входа состаренную временем табличку «Линкольн и Херндон»: «Пусть наши клиенты знают, что выборы президента не повлияли на нашу фирму. Если я буду жив, я когда-нибудь вернусь сюда и мы продолжим свою практику, как прежде»^{385}.

В вокзальном зале ожидания Линкольн провёл почти полчаса, пожимая руки всем желающим попрощаться с ним лично. На путях уже пыхтел, пуская пары, паровоз, «запряжённый» в состав из трёх вагонов — персональный поезд будущего президента. Вокруг собралась толпа провожающих.