Аврелия

— Фронто! Где же «сыны Давида»? Разве это они? — указал он на двух пленников, резко выделявшихся своим видом в кругу вооруженных солдат.

— «Сыны Давида» у ног божественного цезаря! — отвечал Фронто, останавливая молодых людей у Домицианова трона и кланяясь ему до земли.

С удивительным вниманием Домициан и все придворные разглядывали молодых евреев, которые поражали их и своей покорностью, и своей странной для непривычного взгляда одеждой.

На них был тот простой и убогий наряд, который носили еще во времена Христа и его апостолов и который нашему веку известен только по картинам знаменитых художников. Всю одежду их составляла туника — грубая одежда, подпоясанная простой, столь же грубой веревкой. Туника широкими складками падала с плеч почти до земли, и в ней, как и во всей вообще фигуре молодых людей, не было ничего, что говорило бы об их изнеженности. Всю картину дополняли самые обыкновенные сандалии и простые пастушеские посохи. С непокрытыми головами стояли юноши перед троном императора и невольно возбуждали к себе симпатии, столько в них было простоты, столько благородной гордости, столько красоты в осанке, тонком профиле и вьющихся кудрях! Загорелые лица, крепкие как сталь мускулы, мозолистые руки — все это было таким резким контрастом в толпе праздных, изнеженных придворных; бедная одежда иудеев, измученный и усталый вид их так мало гармонировали с толпой сытых и разодетых слуг императора, с этой пышной и богатой обстановкой. И это были потомки царя Давида!

Уже более года тому назад Домициан отправил в Иудею Юлия Фронто с важной миссией отыскать и доставить в Рим потомков иудейского повелителя, где бы он их ни нашел.

Трудно было исполнить это поручение. Последние отпрыски рода Давидова, замученные еще при Веспасиане, скрывались от людских глаз, боясь преследования царствовавшего тогда императора. Домициан вновь мог задаться теми же идеями, которые приводил в исполнение его отец, так как оба они в несчастных евреях видели угрозу своему могуществу. При таких условиях Фронто должен был прибегнуть к подкупам, и вот теперь эти юноши были в Риме, перед лицом самого императора.

Это были сыновья апостола Иуды, брата Иакова-младшего.

Юноши жили в окрестностях Иерусалима, ведя скромную жизнь древних пастухов и своими руками обрабатывая землю. Можно себе представить их удивление, когда Фронто заявил им, что они должны с ним ехать в Рим и дать там ответ Цезарю о каких-то планах и о своих горделивых замыслах.

Никогда желание земных почестей не проникало в их души; никогда сердце их не было смущено тем пустым поклонением, которое сами они теперь должны были оказывать Домициану. Мысли их были очень далеки от суетливых и тщеславных помыслов, а эти-то помыслы и подозревал в них цезарь. Однако они должны были подчиниться царскому приказу и следовать за Фронто.

Все это было так давно… Домициан уже и забыл было о данном Фронто поручении и даже не осведомлялся о его исполнении.

Император был опьянен триумфом, который сам себе устроил после войны с дакийцами. Всегда подозрительный, всегда гневный защитник императорской власти, Домициан, казалось бы, не мог увлекаться триумфом, если знал, что где-то в Иерусалиме живут его соперники по власти, — но как он мог помнить о них среди всеобщего почета и ликования? Мог ли он тогда воображать, что какие-то неизвестные ему потомки Давида могли угрожать первому трону в мире! Римский император, кумир народа, непобедимый полководец — и вдруг боится каких-то жалких земледельцев! Но когда Регул стал говорить ему о христианах и об их успехах в его собственной семье, когда он показал цезарю письмо Метелла, где вопрос о возведении на престол его племянников-христиан был уже почти решен Антонием, тогда Домициана охватило прежнее беспокойство за целость империи, и он снова вспомнил и о Юлии Фронто, и о данном ему поручении.

Напрасно Марк Регул старался доказать ему, что дело идет исключительно о сыновьях Флавия Климента. Домициан стоял на своем и в христианах, хотя бы живущих на другом конце света, видел всю силу заговора.

Цезарь вспомнил о Юлии Фронто уже немного спустя по возвращении в Рим. Он засуетился, потребовал его к себе и решил, не медля ни дня, допросить доставленных ему евреев. Нельзя было уже терять времени, надо было пользоваться счастливым совпадением приезда Фронто с распространением прокламаций Антония.

Вот почему «сыны Давида» должны были предстать сегодня пред грозные очи Домициана. Он — в торжественном одеянии Юпитера, царя богов, а они — в рубище последователей Бога Христа; он — спокойный уже и насмешливо взирающий на их развенчанную царственность, а они — скромные и трепещущие пред его величием.

И вот когда Фронто еще раз повторил ему: «Да, государь, это потомки царя Давида», — Домициан разразился громким хохотом. Эхо несколько раз повторило его громкий смех, а глупая толпа придворных предупредительно вторила своему веселому повелителю.