Автобиография большевизма: между спасением и падением

В одном из ключевых эпизодов романа «Собачий переулок», в котором встречаются Хорохорин и Буров, Гумилевский расшифровывает, какого рода корректировки необходимы большевистской теории психики. В начале эпизода Буров замечает, что у них с Хорохориным поразительно похожий почерк. Подразумевается, что Буров, сексуально одержимый приват-доцент, во многом является alter ego Хорохорина. Хорохорин вставляет в рот папиросу и, одурманенный ею и выпитым пивом (читай: охваченный своими плотскими ощущениями), приглашает Бурова к откровенной беседе. Однако перед нами не тот уверенный в себе Хорохорин, которого мы повстречали в начале романа. Он уже начал сомневаться в системе своих убеждений. Поскольку Буров – ученый, беседа принимает научный характер.

Хорохорин заводит речь о разных ипостасях человеческого «я», находящихся в непрерывном конфликте:

– Тогда скажите прежде всего, Федор Федорович, вы знаете, что унижает вас в наших глазах, что губит вас как ученого?

<…>

– Было бы странно, если бы я не замечал того, что замечают другие…

– Но раз вы сознаете…

– Вот как вы наивны! Вольтер был атеист, не верил ни в бога, ни в черта, высмеивал религиозные предрассудки… А он же искренне огорчался, когда видел три свечи, чурался, если кошка перебегала дорогу. В верхнем сознании – одно, а в подсознательной сфере, где царят инстинкты, – совершенно другое. Что развертывается в сфере верхнего сознания, я могу замечать не хуже других, конечно!

– Двойственность личности… потустороннее?.. – усмехнулся Хорохорин. – Этого нет! Но, по-вашему, кто же подчиняется?

– Тут борьба, – пожал плечами Буров, – постоянная борьба. Сознание и инстинкты не всегда живут в мире[2054].

Хорохорин прибегает к последнему аргументу в защиту физиологии. Нет смысла воевать с инстинктами, утверждает он. Инстинкты естественны, неестественных инстинктов не бывает. Но Буров, идущий в ногу с новейшими научными исследованиями, развенчивает его теорию, доказывая, что половое влечение – это лишь один из компонентов психики, который должен быть интегрирован в гармоничное целое[2055].

Рейснер тоже искал теорию, которая могла бы объяснить сущностное единство психики, раздираемой со времен Платона между тремя способностями: ощущением, волей и разумом. Чувства неотделимы от разума, доказывал он. Когда они действуют сообща, рождается воля[2056]. Но, как со всей очевидностью демонстрирует расстройство психики самого Бурова, этот идеальный сценарий материализуется далеко не всегда. Слабая психика может расщепиться на отдельные компоненты. Послушаем еще раз Вальгарда: «В высших отделениях мозга существует сложный комплекс нервных связей, большею частью приобретенных человеком в его развитии и социальной среде – это есть его личность. Независимо от этого мозгового комплекса существуют врожденные сложно-рефлекторные (инстинктивные) нервные механизмы влечений, быть может, заложенные в низших отделах мозга. Нервный комплекс личности и механизмы влечений могут действовать более или менее независимо друг от друга и даже находиться друг с другом в конфликте». Победит ли в этой борьбе личность, а влечение будет оттеснено, «или наоборот, влечение сломит все преграды, выдвигаемые против него личностью, – это зависит от силы влечения и от силы личности. Доминирует либо инстинкт, либо личность, в зависимости от того, кто окажется сильнее»[2057]. «Коварность полового инстинкта как раз в том, что он коренится не только в сознательной, но еще глубже – в подсознательной сфере», – объяснял Семашко, признавая специфическую трудность решения «полового вопроса»[2058]. В этом Выготский уповал на сознание, которое есть не послушный слуга инстинктов, а препятствующий им строгий контролер. Получив бразды правления над психикой, сознание явно становилось нередуцируемым понятием[2059].