Автобиография большевизма: между спасением и падением

Пока молодежь не разовьет в себе волю, предостерегали психологи, грубое влечение будет представлять угрозу ее благополучию[2073]. Отмечалась необыкновенная важность дисциплины воли и поднятия чувства ответственности «для господства над жизнью инстинктов». Необходимо было «воспитание сильного и верно направленного хотения»[2074]. Борьба с собой закаляла «характер» – еще одно понятие с длинной идеалистической родословной, которое больше нельзя было игнорировать[2075]. В эпоху «возрождения и строительства», увещевал Ласс, государство нуждалось в людях «сильной воли» и «энергичного и настойчивого характера»[2076].

Без самоограничения невозможно было овладеть половым импульсом. Студенты трепетно относились к своей воле, стыдились ее слабости. 21-летний москвич признавался в анкете, что недоволен собой: «Я сам себе удивляюсь, что много требуется сношения. Я сильно возбуждаюсь, не могу сидеть возле женщин и волнуюсь от их близости. Я сбился с пути с девочками, не могу совладать с собою. Прошу оказать помощь». Его товарищ напоминал, «что можно, при наличии воли и отсутствии толчков извне» подавить животную похоть. Да вот анкета мешала, провоцировала инстинкт: «А на такой бумаге, как эта, лучше было бы напечатать что-нибудь не возбуждающее, а какую-нибудь книгу»[2077].

Теперь, когда в центр внимания попала «гимнастика воли», была реабилитирована и личность. В течение долгого времени «личность» клеймили как идеалистическую химеру. Бехтерев определял личность как «биосоциальное существо»[2078], Богданов – как мелкую частицу «живой ткани организма»[2079], Корнилов – как «сгусток протоплазмы»[2080]. Бухарин утверждал, что человеческая личность – это «шкура для колбасы, набитая влиянием среды»[2081]. Рефлексологи и неврологи сводили личность к материи. Если анархисты приписывали личности превосходство, восхваляя такие ее качества, как уникальность или творческий потенциал, настоящий марксист отвергал подобные индивидуалистические черты, убеждал, что «личность» «социально обусловлена» и проникнута идеалами класса, к которому ее обладатель принадлежит[2082].

Призванный развивать коллективизм и демонстрировать взаимосвязь между индивидуальной судьбой и классом, этот аргумент в итоге возымел обратное действие. Поставив личность в зависимость от объективных условий, которые ее определяют, марксисты пришли к субъекту, неспособному плыть против течения. Поскольку следующий этап революции нуждался в актанте, способном перебороть самого себя, «личность» должна была вернуть себе хоть какую-то независимость от среды. Партии требовался самостоятельный субъект, сила, способная воздействовать на материальную реальность, а не только ей подчиняться. Молодежная ленинградская газета в 1926 году сокрушалась по поводу того, что называлось «обезличиванием», и требовала фокуса на персональном в человеке, а Гельман надеялся, что социализм пойдет дальше коллективной стадии и восстановит личность в ее правах. В какой-то момент, писал он, понадобится новый синтез между личным и коллективным[2083].