Автобиография Шэрон Стоун. Красота жизни, прожитой дважды

Я не знала наверняка, уйдет ли вся моя прежняя жизнь (в том виде, в котором я ее знала) в прошлое. Кое-кто из моих друзей постоянно находился рядом, хотя нашлись и те, кто счел всю ситуацию слишком тяжелой и досадной. Я не знала, смогу ли когда-нибудь вернуться к работе – буду ли в состоянии запоминать реплики, прилично выглядеть и казаться на фотографиях той самой Шэрон Стоун. Мое место в очереди было упущено. Я даже не знала, смогу ли вообще выжить, учитывая, в каком состоянии я находилась.

Ночами я лежала без сна, задаваясь вопросом, как же мне двигаться дальше. Зрение было нарушено – когда я ходила, на стенах вокруг расцветали яркие пятна, а пол уходил из-под ног. Каждый раз, моргнув, я замечала краем глаза подобные молнии вспышки. Когда я пыталась обсудить все это с врачами, они просили выполнить стандартный набор действий. С закрытыми глазами прикоснуться пальцем к кончику носа, постоять на одной ноге, попрыгать на ней, вытерпеть удар молоточком по колену. После того как я все это проделывала, мне неминуемо говорили: «Вы в порядке». Я выжила, и, учитывая, сколько я всего перенесла, это уже была редкость, так что в глазах других людей остальными мелочами можно было пренебречь.

Никто не посоветовал мне, где можно получить уход после больницы. Так что несколько месяцев я провела в этой пропасти. Я чахла, постоянно строила какие-то догадки, спала и была потрясена случившимся. А потом в один прекрасный день сынишка вошел в двери спальни и со всей силы толкнул набор инструментов, стоявший у камина. Раздался жутки грохот. У меня было ощущение, что голова сейчас взорвется. Я поверить не могла своим глазам. Роан подошел ближе (как сейчас помню, на нем был крошечный комбинезончик), посмотрел снизу вверх на свою лежащую на постели мать и заявил: «Мамочка, больше никаких пижам». Он боролся за меня. И заставил меня встать.

Честно слово: я не знала, что делать. Я так его любила и знала, что нужна ему, а он нужен мне. От кровати до пола было так далеко. Я была не в себе несколько месяцев. И очень, очень его любила.

Я вытащилась из кровати, приняла ванну, пока Роан сидел рядом. Оделась. Я старалась. Позвонила своему другу Куинси Джонсу[150] в Лос-Анджелес. Я знала, что он пережил две аневризмы и не только оправился, но еще и остался лидером в своей профессии и большим филантропом. Он взял меня под свое любящее щедрое крыло. Пригласил нас на рождественский ужин.

Когда через несколько дней мы подъехали к его дому, он взглянул на меня и заявил:

– Ты не в порядке.

– Не в порядке, – согласилась я. – Я ничего не вижу. Мне страшно. Я не знаю, что делать.

– Тебе надо обратиться к лучшему врачу. Он о тебе позаботится, – ласково заверил меня Куинси.

Разумеется, врач – Харт Коэн – был в отъезде, в отпуске, но я поговорила с ним по телефону, и даже по телефону он с легкостью смог сказать, что меня мучают эпилептические припадки, а лечатся они одним из семи лекарств. Он назначил мне прием. Я позволила себе надеяться, но убедить меня ему не удалось.

Я не знала, смогу ли когда-нибудь вернуться к работе – буду ли в состоянии запоминать реплики, прилично выглядеть и казаться на фотографиях той самой Шэрон Стоун.

Тем не менее я сходила к нему на прием. Начала принимать лекарство. Оно помогло, хоть и подошло не идеально: я внезапно резко набрала вес, а полностью устранить симптомы не получилось. Разумеется, мое появление в Лос-Анджелесе привлекло внимание: приближалась церемония вручения «Оскара», и вот я глазом моргнуть не успела, как меня пригласили вручать статуэтку вместе с Джоном Траволтой[151]. К врачу я вернулась в слезах.