Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1

Наконец, третья фигура – Дзержинский, подпись: «Симбион (он же Иоанн Креститель из Г. П. У.) (этот плох)». Дзержинский изображен с посохом-крестом в руке и в изможденном виде, соответствующем аскету и постнику. «Симбион» (сейчас более распространена форма «симбионт», заимствованная из профессиональной биологической лексики, – «сосуществующий» с другим организмом организм) – это даже формальная констатация. На момент создания карикатуры Дзержинский – глава ГПУ и одновременно нарком транспорта. Но дело не в формальностях. Колеблющаяся позиция Дзержинского в спорах Ленина и Троцкого в 1920–1922 годах – не секрет для узкого круга партийных деятелей, позже, уже после смерти Дзержинского, Сталин объявит его «троцкистом» и обоснует, почему старые политические грехи партийцам можно прощать. Именно поэтому Дзержинский, сосуществующий с партийным большинством, – «симбионт», а также «Иоанн Креститель». Указание на Крестителя-Предтечу, крестившего по христианской легенде Христа в Иордане, но не бывшего христианином в полном смысле этого термина, – также беззлобная ирония. Грехи уже совершены, и даже «железный Феликс» от них несвободен.

В общем, ход мысли более или менее ясен. На картинке – три типа «внутренних инакомыслящих», три вида потенциальных оппозиционеров. В 1925–1926 годах они станут реальными оппозиционерами, а в 1929 году правым оппозиционером окажется и сам Бухарин. Понятно, что рефлексия вокруг запрета фракционной работы в РКП(б) не останавливалась в Политбюро и близких ему кругах почти никогда.

Между тем подобного рода груз отягощал практически любого члена партийно-советской верхушки в 1920‑х годах, не говоря уже о следующем десятилетии. Шаржи и карикатуры были лишены трагического пафоса, а часто и визуальной заостренности: гротеск не только требовал сильного художественного воображения (отсутствовавшего у большей части авторов), но и был бы просто избыточен. Нередко авторы просто шаржировали самые заметные портретные черты изображаемого, не вкладывая в картинку какого-то глубокого смысла, хотя бы на уровне «дружеского шаржа» с его претензией на чуть более глубокое эмпатичное понимание духовного мира героя. Так, неизвестный, рисуя 14 января 1927 года на заседании Реввоенсовета и явно с натуры предположительно Семена Буденного (ил. 22 на вкладке), не находит ничего лучшего, чем утрировать знаменитые буденновские усы, видные даже из‑за спины вполоборота, и крупный, выделяющийся цветом нос, в России традиционно обозначающий склонность к алкоголю (символы алкоголя и выпивки очень часты в шаржах и карикатурах собрания Ворошилова, с достаточно нейтральным наполнением, как констатация – это общий и прощаемый партийцу грех, на который не стоит обращать внимания, разве что придется к слову). Вместе с тем уважение к высокому «внешнему» статусу изображаемого всегда сохраняется, и это ограничивает карикатуриста в экспрессии.

Так, Межлаук в мае 1935 года рисует шарж-карикатуру на Пятакова, с которым по работе постоянно вступал в стычки (ил. 23 на вкладке). Внешне это просто смешной шарж, усиливаемый тем, что подчеркнуто тщедушное тело Пятакова обнажено. Несколько утрированы и черты лица, но, «отрезав» тело в визуальном поле, мы, возможно, даже не поймем, что речь идет об осмеянии: почти нормальный портрет. Подпись «Руки загребущие, глаза завидущие» – банальный отсыл к спорам о разделе бюджетов.

Лишь когда речь пойдет об оппозиционности Пятакова, Межлаук найдет для него образ «Бабы Пятачихи» (ил. 24 на вкладке), воспитывающей новое поколение внутрипартийных диссидентов. Отметим, что статус «бабы» в маскулинном сообществе большевиков был уже оскорбительным.

Там, где шаржу поставлены искусственные ограничения на искажение лица, необходимую остроту приходилось «добирать» не только текстом, но и травестией одежды: например, изобразить Калинина в облике Людовика XIV (ил. 25 на вкладке). Впрочем, образ не случаен – французский «король-Солнце» узнавался как балетоман и сам танцор придворного балета, тогда как Калинина молва того времени постоянно обвиняла в нездоровом пристрастии к юным балеринам. Беззлобно обыгрывался и официальный статус Калинина, формально равный главе государства.

Так, делегат XV съезда ВКП(б) Морис Белоцкий, секретарь Скопинского окружного комитета партии и старый знакомый Ворошилова, отправил ему пару (своих?) шаржей на выступления оппозиции на съезде. На одной из них изображен ректор Коммунистического университета Сергей Минин, подписанный как «Оппозиционный ксендз» (ил. 26 на вкладке); впрочем, абсолютно нейтральный портрет Минина пришлось дополнять стилизованным праздничным облачением католического священника и тонзурой, неотличимой от лысины. В своих способностях портретиста автор, похоже, сомневался, поэтому был вынужден подписать рисунок – «Минин».