Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1

Преуменьшение с риторической целью – прием, широко и порой очень искусно употреблявшийся в том числе против оппозиции, но на деле – против любого оппонента. Работало это только в узком кругу, борьба с оппозицией в 1927 году отнюдь не выглядела мелкой внутриэлитной склокой: в публичной сфере ЦК не стеснялся в преувеличениях опасности, в градусе обличения оппонентов, в хлесткости обвинений. Вероятно, интуитивным оправданием рисовальщиков часто служила простая мысль: мы рисуем людей, а они в сравнении с движущими силами исторических процессов, разворачивающихся у нас на глазах, не должны выглядеть излишне монументально. Единица – ноль, единица – вздор, голос единицы – тоньше писка, как провозглашал Маяковский. Сталин на карикатуре Кржижановского тоже изображен не титаном. Но иногда уловить соль шаржа можно было, только будучи членом узкого круга аудитории графических записок. Например, как в случае с шаржем на героя нашего пролога, оппозиционера Михаила Лашевича, нарисованным Межлауком и отправленным самому Лашевичу (надпись на обороте) предположительно в 1926 году (ил. 43 на вкладке).

Подпись к шаржу, который теоретически можно считать дружеским, достаточно агрессивна: «Чего они рыпаются?» Это можно считать или цитатой из высказывания Лашевича (что для такого рода шаржей Межлаука обычно), или, что менее вероятно, но более интересно, вопросом к оппозиции: чего вы хотите добиться, ведь дело ваше безнадежно? Но интереснее здесь не этот момент, а само изображение Лашевича: на шарже он выглядит как толстый гном с непропорционально большой головой. Между тем знакомство с любой бытовой фотографией Лашевича 1926–1927 годов демонстрирует, в чем все дело: в реальности очень грузный, широкоплечий и коренастый Лашевич, к тому же сильно располневший в эти годы, похож на свое изображение не больше, чем бегемот на толстого хомяка. Но в реальности Лашевича знали немногие – а фотографические конвенции этого времени не передают особенности его фигуры: лишь на редких непостановочных фото видно впечатление его огромности, которое практически всегда упоминается в мемуарах о нем. Никакого насилия, если не ассоциировать с ним военную форму командарма, на шарже нет. Тем не менее глагол «рыпаются» в сочетании с тяжелым взглядом Лашевича, безусловно, создают ощущение плохо скрытой агрессивности.

Лашевич, видимо, страдал малоизвестными в это время медицине расстройствами обмена веществ и поэтому был, по меркам своего времени, болезненно тучен, видимо, чаще воспринимался именно как телесная аномалия – и это вызывало желание авторов графических записок шутить именно над ним. На одной из таких работ (автор неизвестен – им, в принципе, мог бы быть Межлаук, но очень характерный малоразборчивый почерк надписей на листке, сделанный явно одновременно с рисунком тем же пером, ему не принадлежит) Лашевич изображен голым, со свиным хвостиком и с четырьмя грудями (ил. 44 на вкладке).

Как и во всех графических записках, в этом нет ни грана эротики или порнографии – скорее можно поверить в то, что Лашевича изобразили в виде свиноматки. Это не оскорбление, надписи позволяют в этом убедиться: автор гордо обозначил смысл изображения как «Диктатура ([питерского] вставлено сверху в текст) пролетариата в Сибири», снизу подпись карандашом – «Ходя Ла-шев-фу». Дата создания картинки более или менее очевидна – это 1926 год, Лашевич назначен членом правления Китайско-Восточной железной дороги, отсюда и «ходя», жаргонное московско-питерское именование бродячего китайца-торговца или старьевщика, обычного для пейзажа мегаполисов рассматриваемого времени. Лашевич при этом довольно много работал в РККА именно в Сибири и ассоциировался именно с Сибирью, географически граничащей с Китаем. Характерно и то, что лицо Лашевича, соединенное с уродливо-травестийным телом, изображено, как и на предыдущей карикатуре, без каких-либо элементов шаржа: отправлявшийся на КВЖД де-факто в ссылку явный оппозиционер еще воспринимался автором картинки равным среди равных и уважаемым членом советского руководства, но не будущим изгоем, поэтому картинку надо датировать скорее 1926, чем 1927 годом, когда комплиментарное высказывание в адрес оппозиционера («представитель питерской диктатуры пролетариата в Сибири» – очень почетный партийный термин) уже выглядело бы менее уместным.