Авторское кино

— Чтоб меня! — выругался Влад и включил свою камеру, с которой никогда не расставался. — Это уже не смешно, босс!

Лукаш Чермак тоже достал из кармана куртки свою личную камеру. Он с мрачным видом принялся снимать происходящее, параллельно захватывая в объектив удивленные и испуганные лица своей команды.

— Лукаш, это какая-то шутка? — Спросил Арман, крутя в руках кость от вороньего крыла, прикрепленную к талисману «музыка ветра».

— Если бы я знал, приятель, — мрачно сказал режиссер, не переставая снимать. — Если бы я знал…

Крыльцо позади мужчин скрипнуло, и они, вздрогнув, резко обернулись. В дверном проеме, в одном шелковом халате на голое тело, стояла Корнелия. Жена режиссера окинула всех присутствующих странным, беспристрастным взглядом и завороженно уставилась на звенящие и щелкающие на ветру поделки.

— Красиво, не правда ли? — отрешенно спросила Корнелия не своим голосом и вышла на холодные доски крыльца босыми ногами. — Ветер ткет свою беспокойную музыку…

Девушка, проводя рукой по попадающимся на пути талисманам «музыки ветра», медленно пошла по крыльцу, пока ветер трепал ее распущенные рыжие волосы и тоненький халат. Лукаш Чермак медленно шел за женой и снимал ее дрожащими руками, изредка переводя объектив камеры назад, на стоящих у входной двери мужчин.

— То, что нужно, — взволнованно шептал он. — Это то, что нужно…

Корнелия дошла до края крыльца и облокотилась на его перила руками. Вся съемочная группа к этому времени скрылась внутри дома, и только режиссер продолжал восторженно снимать девушку. Он ловил объективом дрожащие складки тоненького халата, через который проступало стройное тело, скользил по ее волосам и этому странному, блуждающему взгляду, словно ищущему кого-то среди мрачных окрестностей. Наконец Лукаш удовлетворенно выдохнул, выключил видеокамеру и заговорил теплым, заботливым тоном:

— Дорогая, ступай в дом. Ты замерзнешь…

— Еще пять минуточек, — сказала Корнелия не своим голосом. — Над домом стоит такая дивная ночь…

— Неужели тебе не страшно оставаться здесь одной? — спросил режиссер и положил руку на плечо своей жене.

Корнелия никак не отреагировала на это прикосновение, продолжая стоять недвижимым, холодным изваянием. Не дождавшись ответа, Лукаш попытался взять ее за руку, но девушка не позволила этого сделать, убрав ее. Тогда режиссер выругался и, ворча, пошел в сторону входной двери от дома.

— А я здесь не одна…, — прошептала девушка, продолжая всматриваться в темноту, где у самого сарая, с маленьким фонарем в руке, появился серый женский силуэт.

Он хрипло звал девушку по имени, звал, словно из другого мира, но неожиданно исчез, когда на крыльце, с женской курткой в руках, снова появился Лукаш Чермак. Корнелия, с накинутой на ее плечи курткой, продолжала всматриваться в черноту, игнорируя уговоры мужа уйти с холодного ветра.

Покинув крыльцо, увешенное «музыкой ветра», Корнелия снова заперлась в комнате второго этажа, едва успев захлопнуть дверь перед своим мужем. Но девушка так и не сомкнула глаз до утра. Все оставшееся время, в сумраке, разбавляемом персиковым светом керосинового фонаря, она фанатично искала новые, расписанные краской орехи.

Не добившись успеха в поисках, ранним утром Корнелия спустилась на первый этаж, громко скрипя ступенями старой лестницы. Девушка уселась на край массивного дубового стола и огляделась. Через какое-то время, здороваясь с ней, на кухню стали заходить члены съемочной группы.

Утром девушка была задумчивой и немногословной. Жену режиссера не занимали ни разговоры окружающих ее мужчин, ни их настороженные взгляды в ее сторону. Корнелия, переживая в своей душе причудливую смесь трепетного восторга и ужаса, старалась понять, что теперь происходит в ее жизни и, не смотря на всю абсурдность собственного умозаключения, решила, что загадочная девочка из прошлого оставляла записки в орехах именно для нее. И в тот момент, когда на кухне показался муж девушки Лукаш Чермак, она решила, что обязательно обыщет весь дом и найдет остальные тайники Доры Миллер.

После завтрака начались съемки сцены в подвале, в которой героиня Корнелии становится одержимой темными силами, заключенными в случайно разбитых часах. Лукаш Чермак заметно нервничал во время съемок. В концовке фильма эта сцена была кульминационной, и режиссеру хотелось, чтобы в рабочем кадре, все, от мрачных оттенков света до игры актеров, было безукоризненно. Лукаш то и дело останавливал съемку, а после двигал в локации какой-нибудь предмет или оправлял костюмы Армана и Корнелии. Режиссер тряс актеров за плечи и, слово в слово, с идентичной интонацией, заставлял их повторять фразы не по сценарию. Он то и дело приказывал Владу менять объективы на камере и прикрикивал на осветителя, у которого барахлил стоящий на первом этаже генератор, питающий светодиодную панель. В мрачном, сыром подвале на творца-режиссера сходило сумбурное и нервное озарение, никак не позволяющее завершить съемки короткой, пятиминутной сцены.