Аз грешный…

– Детушки! Обещаю исполнить своё слово нерушимое! Вот вам моя рука! – Царь протянул к толпе руку.

Толпа замерла. Человек, говоривший от имени толпы, выскочил вперёд и ударил с царём по рукам. В толпе раздались одобрительные крики: «Вот этта верна-а-а! Эт-та по-нашенски!». Русские люди настолько же возбудимы, насколько отходчивы. Противники медно-денежной реформы при виде идущего на компромисс царя дрогнули и стали поворачиваться в обратную сторону. Через несколько минут вся процессия уже топала по дороге в Москву. Царь облегчённо вздохнул, с надеждой осенил уходящих крестом – для любого русского сановника нет вида приятней, чем спины ходоков – и пошёл к себе во дворец собираться для розыска в столицу. В Москву же покамест был послан князь Иван Хованский, которому царь поручил до своего прибытия уговаривать бунтовщиков.

Когда Иван Хованский, победитель шведов под Гдовом, известный под прозвищем «Тараруй», то бишь, Пустобрёх, появился в Москве, он застал бунтующих в Белом городе у дома купца Шорина. Шорин отвечал за сбор в Москве пятой деньги на жалованье ратным людям, и через то зело опротивел народу. Самого Шорина дома не оказалось, и мятежники схватили его пятнадцатилетнего сына, который, переодевшись в крестьянское платье, хотел было скрыться. Хованский попытался увещеваниями вызволить младшего Шорина из беды, но толпа окружила князя вместе с его малочисленной стражей и вынудила отступить:

– Ты, Хованский, человек добрый, и нам до тебя дела нет! Нам нужны бояре-изменники и их воры-пособники. Вот гость Шорин – нужный нам человек.

Князь был крут и горяч, но на сей раз решил судьбу не испытывать и поскакал в Коломенское, чтобы доложить обо всём царю. Толпа, схватившая сына Шорина, угрозами заставила малого наговорить на своего отца, что будто он уехал в Польшу с изменными боярскими письмами, и вслед за Хованским тоже отправилась в Коломенское. Правда была добыта, и её надо было предъявить царю.

Боярин Фёдор Куракин, на которого была оставлена Москва, беспрепятственно выпустил толпу из Москвы, а потом приказал запереть все ворота и стал вылавливать оставшихся в столице грабителей. Поймав человек с двести и наведя некоторый порядок в городе, он отправил в Коломенское отряд стрельцов в количестве 3000 человек.

А толпа, вышедшая из Москвы с младшим Шориным, встретилась с толпою, возвращавшейся из Коломенского, и уговорила последнюю «повернуть оглобли» обратно к царю. Повторного прибытия мятежников в Коломенском никто не ожидал. С царицей вдругорядь случился обморок, а Милославский с Матюшкиным опять полезли прятаться в сундуки. Царская охрана вела себя робко, потому как оказалась слишком малочисленной, чтобы сладить с мятежниками. Сам царь уже садился на коня, чтобы ехать в Москву, однако снова оказался окружённым мятежниками и некоторое время оставался почти один на один с разъяренной толпой.

Подталкиваемый самыми рьяными смутьянами, младший Шорин подошёл к царю и сбивчиво рассказал об измене своего отца.

– Стража, взять его! – приказал Алексей Михайлович, подыгрывая толпе. Шорина взяли под руки и увели. – Видите, ребятушки, я еду в Москву, как и обещал. Что же вы не держите своего слова?

– Ты нам голову не морочь! – зло закричали из толпы. – Выдай сначала Милославского со товарищи, тогда и успокоимся. Если добром не дашь, то мы их сами возьмём по нашему обычаю!

Царь сидел на коне и был обращён лицом к московской дороге, а толпа стояла к ней спиной и не видела, как посланные Куракиным стрельцы входили в село. Увидев царя, окружённого бунтовщиками, они побежали ему на помощь. Царь тоже проявил находчивость: он ударил коня нагайкой, бросил его прямо на толпу и закричал:

– Ловите и бейте бунтовщиков!

Придворные и стража опомнились, взялись за оружие и окружили царя. Ходоки были безоружные, среди них началась паника, и толпа мгновенно рассеялась. Часть людей бросилась к Москве-реке, часть – обратно на московскую дорогу, кто спрятался в лесах и соседних деревнях, а многие были перебиты и схвачены на месте. Человек сто пятьдесят царь приказал для острастки повесить в Москве, некоторых били кнутом, клеймили буквой «Б» – «бунтовщик» и ссылали на вечное поселение в Сибирь, Астрахань и на Кавказ.

Медный бунт был подавлен, но медные деньги имели хождение ещё один год.

А потом их снова заменили на серебряные.

Первый «западный» финансовый эксперимент с треском провалился.

И видя царь, что в денгах почало быть воровство великое и много кровопролития учинилося, а те медные денги год от году подешевели…, велел те медные денги отставить и не торговать.

Бунт Григорий Котошихин вместе с другими подьячими и писцами переживал в стенах Посольского приказа, выглядывая из окошка на паперть Архангельского собора, чтобы убедиться, не прорвалась ли толпа в Кремль. Они не услышали, как сзади к ним подошёл повытчик Савелий Собакин и начал «охаживать» их указкой по спинам: