Бабка Котяжиха

– Проснулась, стрекоза? – встретила её на кухонке бабка Котяжиха, – Ну, давай, садись завтракать, да в лес пойдём.

– В лес? А зачем?

– Как зачем? Шиповнику нужно набрать да рябины, травы ещё заготовить кой-какой, той, что по осени силу имеет, орехов опять же. В лесу ещё много чего пользительного есть. Калина вот-вот поспеет, надо нам с тобой деревце присмотреть. А как морозы стукнут, так мы с тобой и пойдём за ней.

Алёнка скорёхонько позавтракала, чмокнула звонко бабку Котяжиху в обе щёчки, и побежала одеваться.

– Так-так, донюшка, вот и судьба твоя, знать, на пороге, – подумала Котяжиха, глядя Алёнке вослед, – Видать, не зря Игната-то к нам завернуло в этот вечер.

***

Время пролетело быстро. Наступил Покров. А в это время начинается в деревнях пора весёлая, радостная – свадьбы играют испокон веков в эту пору. В один из вечеров, когда Алёнка сидела и вязала варежки, а бабка Котяжиха делала мазь для очередного хворого, во дворе вдруг залаял Туман.

– О, Господи, кого это ещё в такую пору занесло, на ночь глядя? – вздрогнула Котяжиха.

Туман лаял отрывисто, но не зло, словно с каким-то беспокойством и волнением.

– Иду-иду, – отозвалась хозяйка, обуваясь в валенки, стоявшие у порога, да накидывая на плечи шаль.

Туман скрёбся в дверь и скулил нетерпеливо.

Не успела Котяжиха скрыться в сенцах, как тут же Алёнка услышала её крик:

– Алёнка, иди скорее сюда!

Сердце Алёнки ухнуло в груди от предчувствия чего-то нехорошего. Она выбежала раздетая на улицу, было морозно и светила яркая луна (уже подходила зима и по вечерам было студёно), и увидела, как бабушка распахнула ворота, и заводит под уздцы лошадь. Алёнка ахнула, она узнала телегу – это была телега Игната. Она подбежала ближе и вскрикнула – в телеге лежал сам Игнат, он был без сознания с перепачканным кровью лицом.

– Ах, ты Господи! – приговаривала бабка Котяжиха, – Давай, давай, помогай мне, донюшка!

Они вдвоём втащили Игната волоком в избу и уложили на лавку. Алёнка стянула с него тулуп и они увидели, что Игнат ранен. на его теле виднелись следы от ножа.

– Ах, вы ж лиходеи, иродово племя, – причитала бабка Котяжиха.

– Кто, бабушка? – спросила Алёнка.

– Да разбойники, что на дорогах промышляют, грабят людей. Вот Игнату, видать, и досталось. С ярмарки, поди-ко, ехал, при деньгах был.

Парень застонал тихо.

– Ага, живой, миленький, стонет, – обрадовалась бабка Котяжиха, – Ну ничего, ничего, потерпи, сынок, сейчас лечить тебя стану.

Котяжиха подбежала к полкам со своими банками да склянками, вернулась с травами, разорвала на Игнате рубаху, и принялась останавливать кровь и обрабатывать рану.

– Эх ты ж, как много крови потерял, – шептала она.

Долго суетилась над ним бабка Котяжиха, коротко и отрывисто отдавала приказы Алёнке, та помогала ей, старалась, хотя и дрожали её руки, но она старалась унять эту дрожь, превозмочь свой страх, понимая, что от быстроты её действий зависит жизнь Игната. Он был очень бледен, черты его лица заострились, как у мёртвого.

– Ничего, сынок, справимся, потерпи, – шептала Котяжиха.

Всю ночь провели они возле Игната, у парня начался жар, и бабка Котяжиха делала примочки, шептала заговоры, молилась, и надеялась на то, что всё будет хорошо.

Лишь забрезжила в окнах заря, бабка Котяжиха сказала Алёнке:

– Ты с Игнатом оставайся, а я по делам пойду. Пить ему не давай – нельзя, погубишь его, только губы смачивай время от времени вот этим отваром.

Алёнка прикусила губу, чтобы не расплакаться, и кивнула:

– Хорошо, бабушка, я всё поняла, всё сделаю, как надо.

Бабка Котяжиха вышла во двор, и Алёнка услыхала, как заскрипели ворота, бабушка выводила лошадь с телегой.

– К родителям Игната поехала, знать, – поняла Алёнка.

Бабушки не было до самого вечера, день тянулся бесконечно, Игнат то приоткрывал веки, не видя ничего, и не приходя в себя, то вновь впадал в забытье. Алёнка послушно смачивала ему губы, как велела ей бабушка и тихо шептала слова молитвы, глядя на теплившийся в углу огонёк лампады. Иногда язычок пламени начинал вдруг дрожать и метаться, и тогда казалось Алёнке, что кто-то большой и страшный входит в избу, и подходит совсем близко, встаёт за её спиной, глядит чёрными глазами, дышит ледяным дыханием ей в затылок и хочет забрать с собой Игната. И тогда Алёнка принималась ещё усерднее творить молитву и, не оборачиваясь назад, поднимала над лежащим Игнатом свои ладони, словно укрывая его невидимым покровом от стоящего позади. И отступали тени, отползали в дальние тёмные углы, и вновь ровно начинал гореть язычок пламени в лампадке.

Алёнка потеряла счёт времени, она не пила и не ела целый день, боясь отойти хоть на миг от парня. Когда уже опустились сумерки, ворота вновь заскрипели, послышались шаги и голоса на крыльце, и в избу вошли люди. Алёнка прищурилась, она не зажигала света, чтобы не тревожить Игната.

– Что же ты в потёмках-то, донюшка? – раздался голос бабки Котяжихи.

Она зажгла керосиновую лампу, и в избе стало светло. Алёнка увидела у порога бледную, красивую женщину, хорошо одетую, и рядом с ней высокого плечистого мужчину, очень похожего на Игната.