Девчонка жила в соседнем городке. Отца, кажется, убили в пьяной драке. Мать осталась с двумя детьми одна. Дочь была избалована до безобразия. Хотя она, как и старший брат, помогала матери вести хозяйство и содержать небольшую винную лавку, но в свободные часы откалывала такие номера, что волосы дыбом вставали. Брат охотно выдрал бы маленькую мерзавку, но мать, несмотря на жалобы и пересуды соседей, не давала и пальцем тронуть свою любимицу. Шерри. Тогда её звали Шерри. Она таскала вино из лавки, носилась верхом по окрестностям городка и обожала устраивать соседям всякие каверзы. Теперь она совсем не такая. Она стала трусихой. К лошади и близко не подойдёт, не то что верхом ездить. Слабая, неуклюжая и любезная с соседями. И всё-таки это именно она. Иногда наружу вырывается тот самый бесёнок, который когда-то вовсю бесчинствовал в забытом теперь городке. В ту осень Шерри частенько видели у фермы Ома Каннинга, занимавшегося разведением лошадей. Уж не закрутила ли она роман с одним из его сыновей? Отнюдь. Шерри вовсе не интересовали порядочные, работящие парни. Она привязалась к приблудному Энтони. Красавчик Тони, вечно грязный и пахнущий навозом мальчишка лет тринадцати, с ещё детскими пухлыми губами. Он работал на ферме за похлёбку и крышу над головой. Тони дичился Шерри, никогда не отвечал на её подначки, только смотрел исподлобья. Она же вцепилась в него мёртвой хваткой, при любом удобном случае пытаясь затащить парня в какой-нибудь тёмный уголок. Такого бесстыдства не могла стерпеть даже мать и впервые разрешила старшему сыну как следует всыпать девчонке. Шерри лягалась и орала, а потом, размазав по щекам слёзы, заявила, что никогда не простит такого и непременно уйдёт из дома.
Рей, не обращая внимания на местные кривотолки, стал часто бывать в лавке. Он быстро отвадил от Шерри нескольких праздных ухажёров — игроков в серьёзные намерения. Он трезвым умом и холодным сердцем добивался её внимания, будто играл партию в шахматы. Конечно, можно было сговориться с матерью и оформить брак, не спрашивая согласия взбалмошной девицы, но Рея это по многим причинам не устраивало. Он непременно хотел полностью завладеть её чувствами. Девчонка должна принадлежать ему со всеми потрохами, в том числе и душевными, если таковые имеются в наличии. Дело сдвинулось с мёртвой точки. Всё чаще он замечал интерес в глазах Шерри, она стала позволять себе высказываться в его адрес, правда, в основном это были всякие дерзости, но зато она перестала таскаться к ферме, чтобы караулить Тони. Впрочем, Тони его мало заботил — недоросль, единственным достоинством которого могла стать только его неопытность, не мог быть соперником. Рей спокойно уехал по делам на неделю, подумав, что это тоже может стать неплохим ходом в игре, которую он и так уже почти выиграл.
Они с приятелем возвращались в свой гарнизон, до него оставалось не так уж далеко, но на землю уже спустились сумерки. Они как раз поравнялись с фермой Каннингов. Недалеко от дороги стоял огромный сенник, за ним Рей увидел стреноженную серую в яблоках кобылку. Шерри здесь! Нет сомнения, чёртова распутница опять проводит время с молокососом. Тогда Рей впервые познал настоящую ревность. Огненное чувство заполнило всё его естество, клокотало внутри. Это было похоже на гнев, только гораздо сильнее и тягостнее. Бросив поводья, Рей подошёл к проёму в стене сарая, где раньше были двери. Друг что-то кричал ему вслед, но Рей ничего не слышал и не видел, кроме надвигающегося тёмного зева. Встав на пороге, он закричал во весь голос: «Шерри! Шерри!». Он кричал так, будто Шерри была от него за несколько миль. Конечно, на его крик никто не отозвался. Рей в сердцах пнул доски, которые с треском выломались из стены. Подошёл приятель и стал уговаривать его ехать дальше.
— Рей, Рей. Брось беситься. Они наверняка уже сбежали. Поедем домой, мы потом найдём их и отрежем уши этому малолетнему засранцу. И сарай этот спалим к чёртовой матери. И на что тебе сдалась эта шлюха? Вокруг столько приличных девушек. Любая согласится выйти за тебя замуж. А эта драная кошка ещё пожалеет, что так обошлась с тобой. Да на неё не позарится ни один приличный парень. Она сгодится только на то, чтобы провести с ней пару ночей.
— Может, и ты провёл с ней пару ночей? И не смей называть её так! Это моя женщина. Понимаешь — моя!