Багровый закат

Рядом с Тарфоном было не менее десятка молодых людей, среди которых Бен-Цур увидел Ноаха и свою дочь Ривку. Тут же стояли пастухи из Бетулии.

Бен-Цур знал, что большинство молодых людей из этого селения примкнули к движению зелотов , стремящихся немедленно выступить с оружием в руках против римских властей. Он оглядел собравшихся. Многие стояли вблизи него, другие присели на корточках, о чем-то мирно беседуя, но большинство уселось на камнях вдоль склонов Титуры или, подогнув под себя ноги, разместились на сухой траве. Все ждали, что он сообщит.

Бен-Цур почувствовал пронизывающую тревогу. Сможет ли он убедить этих людей вступить в Иудейский корпус, не раскрывая им своих собственных замыслов, связанных с созданием корпуса?

" Собственные ли? – вопрошал себя Бен-Цур. – Или же во имя интересов этих людей, их селений, а может быть, и интересов всей Иудеи?.."

В его мыслях всплыл недавний разговор с наместником. Бен-Цур вновь возвращался к намекам Тиберия на приближающееся восстание. Римлянин явно знал больше, чем он, Бен-Цур. Однако в одном Бен-Цур был абсолютно уверен – Иудейский корпус в его руках никогда не будет оружием против своего народа.

Об этих сокровенных мыслях он будет молчать даже под угрозой смерти. Он был уверен, что мысли опасны лишь тогда, когда появляются на языке. Они должны оставаться в самых затаенных уголках души. Ибо имеют свойство совершенно непонятным образом вырываться наружу и быть кем-то услышанными, даже если они не выражены вслух. Нет, он не проговорится ни во сне, ни наяву, тем не менее…

Кагал застыл в ожидании.

Бен-Цур вышел на середину площади, туда, где находился большой плоский камень. Обычно на этот камень, как на трибуну, поднимались ораторы. Но рост Бен-Цура позволял ему говорить и без этого.

В его душе проснулось нечто напоминающее запоздалый упрек самому себе. Как жаль, что давным-давно он убегал с лекций риторики, которую преподавали лучшие риторы Афин. Теперь эти знания могли бы сослужить ему добрую службу! Отец был тысячу раз прав, когда говорил, что любые знания – это запас силы впрок, с грустью вспомнил он.

Видя, что Бен-Цур несколько замешкался, люди начали терять терпение, из толпы послышались двусмысленные реплики. Выручил рав Нафтали. Он появился из узкого переулка селения. По-старчески опираясь на жезл, чуть торопясь, взобрался на плоский камень, обратился к Бен-Цуру:

– Благодарю тебя, мой друг, что не начали без меня это уважаемое собрание! Мы должны обсудить очень важный вопрос…

– Куда уж важнее! – прервал его насмешливый голос из толпы. – Надо реша-а-а-ть: какому идолу мы должны служить: римскому или, упаси Господи, парфянскому?!…

– А может обоим сразу?! – поддержал его другой, не менее насмешливый голос.

По площади прокатился злой хохот. И Бен-Цур понял: еще одна подобная реплика и Собрание превратится в неуправляемое сборище ненавидящих друг друга людей.

– За последние годы накопилось слишком много недовольства! – четко произнес Бен-Цур, голосом, перекрывшим поднявшийся шум. – Братья! Не для ссоры и взаимных обвинений мы здесь собрались и, отнюдь, не для того, чтобы определить, какому идолу нам служить! Никаких идолов нам не надо! Вопрос об идолах был решен Синайским Откровением. Раз и навсегда! – твердо отчеканил Бен-Цур. – Мы собрались для того, чтобы наметить путь: как лучше служить нашему Единому Адонаю!

– Рим уже не тот, что был раньше! – неожиданно сказал он, сам не веря тому, что произносит это. Подобное заявление не входило в его планы. Конечно же, он так думал, более того, не об этом ли говорил ему легат и намекал наместник. Однако Бен-Цур произнес эту мысль вслух, лишь повинуясь царящему в толпе настроению, он знал: именно это хотят услышать от него, побывавшего в Кесарии.

– Рим желает мира! – отчеканил Бен-Цур. И сам почувствовал неубедительность сказанного. Его слова зависли в воздухе, упали на сухую землю, отозвались эхом в далеких горах, но не достигли человеческих сердец.

– Какая новость! – прервал его Тарфон. – Рим насытился завоеваниями! И теперь желает всего лишь… сохранить эти завоевания!

– Так поможем же бе-е-е-е-дному Риму! – поддержал Тарфона блеющий голос. – Вольёмся же, братья, в миролюбивую импе-е-е-ерскую армию!

Бен-Цур поднял руку, останавливая прокатившийся хохот.

– Напоминаю: еще во времена Хасмонеев был заключен союз о взаимопомощи между Римом и Иерусалимом, и это было не только в римских, но и в наших интересах!

Армии селевкидов и парфян были остановлены и отброшены! С тех пор Рим относился к нам лучше, чем к другим. И не только Рим повинен, что мы из союзного государства превратились в двадцать седьмую провинцию!

– Слышите, что нам говорит этот пришелец? – взвился истерический крик Тарфона. – Не Рим виновен, что Иудея под римским сапогом!

И вновь в назревающий взрыв вмешался рав Нафтали.

Громко, чтобы все слышали, произнес:

– Наша самая большая беда – не могучий Рим, но наши внутренние распри! Каждый считает себя единственно правым и действует по этому праву!

Замолк. Затем поднял высоко над головой кулак и вдруг резко открыл его: