Бахчанов

Желая немного отвлечь ее от печальных раздумий, он поделился с ней своими заботами. Только сегодня утром на адрес гравера поступили две телеграммы. Они доставлены стачечным комитетом центральной телеграфной станции.

Одна телеграмма из Финляндии от Глеба Промыслова. Он уведомлял боевую техническую группу, что едет с женой и везет для "магазина отличную писчую бумагу". Было ясно, о какой "бумаге" шла речь. Другая телеграмма пришла от товарища Иннокентия. Он просил незамедлительно переслать ему в Москву "бухгалтерский отчет общества кустарных промыслов". И опять-таки было понятно, какой "отчет" ждут от питерских боевиков люди, посланные партией в тот город, которому, быть может, завтра придется вписать золотую страницу в книгу истории революций.

А мелкий дождик без конца постукивал в водосточных трубах. Улица, куда беглецы зашли, была полна настороженной тишины. Нигде ни огонька, ни пешехода.

И вдруг из уплотненного тумана вырвались голоса людей, запевших песню, сложенную в народе про нагайку:

Нагайка ты, нагайка,
Тобою лишь одной
Романовская шайка
Сильна в стране родной.

Вдали зацокали копытами кони. Не казачий ли разъезд? Может, он старался обнаружить дерзких песенников, а может, поскорее уходил прочь, избегая опасного столкновения с боевой дружиной.

Голоса постепенно смолкли, топот тоже. Только шуршал мелкий дождик да по-прежнему шла парочка, может быть, единственная в этой ночи. Он — в пиджаке с поднятым воротником, она — в накинутом на плечи мужском пальто. Непринужденно разговаривая, порой даже смеясь, они прошли часть проспекта и, свернув на боковую улицу, скрылись в тумане.

Глава седьмая В ДЕКАБРЬСКИХ СУМЕРКАХ

Эдмунд Тынель приехал в Москву в необычайный час. В декабрьском, морозном воздухе мощно гудели гудки: фабричные, заводские, паровозные, словно гигантский духовой оркестр настраивал перед походом свои инструменты.

— Дальше не понесу. С двенадцати — всеобщая забастовка, — предупредил носильщик, посмотрев на перронные часы.

Денег он не взял и поставил чемодан посреди людной платформы Павелецкого вокзала. Груз пришлось нести самому Тынелю. Он кашлял, часто приостанавливался и снова тащился с чемоданом.

— Дайте помогу, — предложил студент, вооруженный карабином.

— Нет, благодарю вас, мне только до багажной кассы.

— Опоздали. Она тоже закрылась.

От студента Тынель узнал, что позавчера Совет рабочих депутатов постановил объявить всеобщую забастовку с переводом ее в вооруженное восстание.

Взволнованный такой вестью, Тынель энергичнее зашагал к Зацепскому валу. Полиции нигде не было. Вместо обычных патрулей — рабочие пикеты. Только по Серпуховской площади промчались куда-то казаки. На Большой Ордынке Тынель увидел колонну рабочих и красные знамена. Из домов выходили и стар и млад. На перекрестках митинговали толпы прохожих.

У церкви Николы на Пыжах Тынель остановился, пораженный еще невиданным зрелищем. По мостовой шел в полном воинском порядке батальон солдат. Впереди — знаменосец. В руках его развевался красный флаг. Оркестр играл "Марсельезу". Люди, столпившиеся на тротуарах, кричали "ура". По Климентовскому переулку батальон перешел на Пятницкую. Туда же двинулся и Тынель. Здесь новая колонна демонстрантов. Снова крики "ура" и "долой монархию".

На Балчуге драгуны преградили путь демонстрантам. В центр города по Москворецкому мосту пропускались только одиночные прохожие.

— Мы будем стрелять, — угрожал офицер с посиневшим лицом.

— Тогда мы тебя уничтожим! — отвечали ему демонстранты. На Софийской набережной Тынель на минутку-другую присел на чемодан, потирая уши и притопывая озябшими ногами. Сидел и смотрел на заснеженные зубчатые стены Кремля, видневшиеся на той стороне реки. Куда идти? Час тому назад он предполагал пересесть на Брестском вокзале в поезд, идущий на запад. Сейчас, когда забастовали почти все дороги, приходилось оставить первоначальный план. Что же делать? Не повидать ли Анелю Ланцович и не расспросить ли ее о последних днях жизни Людека?

Еще там, на Кавказе, из писем друзей Тынель узнал о судьбе друга и о том, что сестра покойного арестована и увезена из Лодзи в Москву, в Таганскую тюрьму.

Освобожденная народом в "дни свободы", девушка нашла работу на одной из московских фабрик. На какой именно — неизвестно.