Бахчанов

Дастропулос отдал приказание, и жандармы, как тараканы, расползлись по соседним дворам. Сам же он принялся расспрашивать встречных людей. Кто-то сказал ему, что видел одного человека с чемоданом в руках в сопровождении двух финских крестьян, шедших, кажется, к берегу. Чтобы не привлекать внимания посторонних и не терять даром ценного времени, Дастропулос в крайнем нетерпении бросился к прибрежным камням. Он знал, от сегодняшнего успеха зависит все его будущее. Он получит от департамента полиции крупный куш, уедет в Америку и там откроет доходное коммерческое дело. Так скорее разбогатеешь, нежели бесконечно таскать каштаны из огня для осточертевшего шефа.

Некоторое время он метался взад и вперед по берегу, и в сумерках раннего вечера ему казалось, что он видит три маячившие вдали фигуры. Уйдут они или не уйдут? Нет, им не пройти по льду. Там разводья. Им придется вернуться назад. А на берегу их схватят или застрелят. Это все равно: обещанный куш одинаков и за живого и за мертвого. Он хотел бежать за своими подручными, но передумал. Предыдущая минутная отлучка и так чуть не сорвала операцию. Лучше остаться на берегу и тут поджидать беглецов.

Но по мере того как истекали минуты, Дастропулоса все больше охватывала тревога. А вдруг и в самом деле нет никаких разводьев? Он прошел на лед, постучал ногами. О, по такой дороге они безусловно достигнут острова! Нет, более медлить нельзя. А звать жандармов слишком поздно. Надо идти самому. Он оглянулся. В мглистой дымке расплывались контуры угрюмого замка, близ устья Ауры. Надо торопиться, пока не стемнело.

Ступая медленно и осторожно, как кошка, боящаяся замочить лапы, он двинулся по льду. Потом подумал: если они дойдут до острова, их очень трудно будет арестовать. Беглецы могут отплыть, и он станет посмешищем в глазах всего сыскного мира. Значит, остается единственная мера, и шеф одобрит ее. Надо с оружием в руках настигнуть их раньше, чем они дойдут до острова.

Мгла, нависающая над заливом, подталкивала его. Дастропулос боялся, что она скроет беглеца и его спутников. Он отчетливо видел их в своем воображении. И, может быть, они ушли далеко, но ему мерещилось, что он видит их силуэты. Он ускорял шаги, падал, поднимался и снова торопился вперед, в безмолвие мертвого простора. Сжимая озябшей рукой револьвер, он нетерпеливо ждал, когда дистанция между ним и беглецами резко сократится. А мгла становилась все гуще и гуще. Он только видел серый снег под ногами. Но что это? Впереди как будто бы мелькнул желтый огонек. Может быть, они чиркнули спичкой, может быть, зажгли фонарь, который мигал, качаясь в чьей-то руке, и дразнил Дастропулоса, словно блесна рыбу. И он шел на этот огонек, как на маяк. Охваченный маниакальным азартом преследования, он заскользил быстрее, точно на лыжах, и уже не смотрел себе под ноги. Они несли его, как крылья; Он представлял себе, как сблизится с беглецами, как они остановятся. Может быть, Бахчанов бросится на него, но будет поздно. Грянет выстрел, — и последний могикан боевого подполья найдет свой конец средь этого белесого мрака. Но что такое? Фонарь уже исчез. Может быть, его и вовсе не было? Где же люди? Неужели они таки уйдут? Однако Дастропулосу казалось, что он отчетливо слышит их глухие голоса. Значит, беглецы недалеко. Скорей, пока не поздно. Он взял револьвер на изготовку и рванулся вперед.

И тут он почувствовал, как непрочная опора расступилась под ногами и бездна схватила его.

Все произошло в одно мгновение. Никто не видел, как Дастропулос исчез. Только хрупнул тонкий лед, чмокнула черная вода и беззвучно сомкнулась над головой проглоченного ею…

А Ленин и его спутники продолжали идти стороной по ледовым полям. Бахчанов и проводник все время ощупывали дорогу палками. Это замедляло движение. Но было необходимо. Ильич шел не позади своих спутников, а рядом с ними и часто даже опережал их.

На льду начали попадаться трещины, торосики и как бы "застекленные" следы ледокола. В одних местах эти следы были прочно заделаны морозом, в других нет. Приходилось останавливаться, производить разведку, совещаться, делать обходы. Остров, скрытый мглой, казался бесконечно далеким, почти недосягаемым, окруженным многочисленными ловушками. Вот впереди при слабом свете фонаря видно было, как вынырнула длинная полоса проруби. Над ней змеились струи холодного пара. Прыжком одолеть эту пропасть невозможно. Кромка льда — как намоченный сахар. Проводник беспомощно топтался на месте. Путь оказался хуже, чем он предполагал.