Бахчанов

"…Мы все время не спускали глаз с вагона номер шесть, и в частности с жены Бахчанова, — доносил филер. — Она трижды выходила на перрон, покупала газеты, а сам Бахчанов предпочитал по понятным причинам отсиживаться в купе. За Выборгом он на полчаса ушел из вагона. Первые минуты существовало предположение, что он спрыгнул с поезда. Это опасение рассеялось, как только было установлено, что жена Бахчанова находится на месте. Сам Бахчанов оказался в соседнем вагоне, где беседовал с каким-то знакомым. В Терийоках он вторично покинул купе и уже не возвращался. Жена его продолжала спокойно читать книгу. По-видимому, из предосторожности оба они решили оставшуюся часть пути до столицы проехать в разных поездах. И триста тридцать третий, несомненно, проявил оплошность, сосредоточив все внимание на Баграони, полагая, что без нее Бахчанов никуда не уйдет. Однако в момент отъезда из Терийок он незаметно покинул экспресс и, вероятно, пересел в дачный поезд. На Финляндский вокзал Баграони приехала одна и тотчас же стала покупать билет в обратный путь на Выборг. Нам стало ясно, что она хочет замести следы, чтобы скрыться от триста тридцать третьего. В этих условиях последнему ничего не оставалось, как с помощью жандармского ротмистра прибегнуть к задержанию Баграони и обыску ее вещей. Среди них были найдены книги противоправительственного характера, а также письмо беглого политического ссыльного Ка-душина, адресованное в Або до востребования. Означенный Кадушин кратко сообщал о своем здоровье и благополучном прибытии в Гельсингфорс. Но с какой целью — он умалчивал. Упорно умалчивает о том и Баграони. Отказалась она дать какие-либо объяснения и насчет скрывшегося Бахчанова, сославшись на полное неведение причин возвращения его в Петербург. Ввиду установления факта укрывательства с ее стороны политических преступников, а также возможного соучастия в их планах, жандармский ротмистр постановил препроводить означенную Баграони в санкт-петербургскую тюрьму "Кресты" для производства дальнейшего дознания".

Прочитав донесение, Кваков отодвинул на край стола две коробки с изображением голубоглазых кукол и нажал кнопку звонка. Вошел полицейский чин.

— Привезена подследственная Баграони?

— Так точно.

— Введите ее.

Лара не особенно удивилась, а тем более не ужаснулась, когда очутилась в тюрьме в роли заключенной. Не велика жизнь прожитыми годами, но велика пережитым. И в этом смысле молодость обогатилась опытом. Полюбив Алексея, Лара через него хорошо поняла и то дело, за которое он боролся. Правда, ей все казалось, что она, встав в ряды великого движения, ничего еще не сделала. Но как прав любимый ею поэт, написавший такие проникновенные строки:

Пускай наносит вред врагу не каждый воин,
Но каждый в бой иди! А бой решит судьба…

Быть в народе, жить его страданиями и борьбой становилось для нее духовной потребностью с тех пор, как она накрепко связала свою судьбу с судьбой Бахчанова. Она считала себя обязанной ему во многом, с ним же готова была идти и на новые испытания.

"И вот они начались!" — думала она, когда с волнением перешагнула порог кваковского кабинета.

— Как иногда чудно, я бы сказал фантасмагорично, складывается человеческая жизнь, сударыня, — вкрадчиво заговорил Кваков, подвигая ей стул, точно старой доброй знакомой. — Давно ли мы с вами встречались на благословенном юге, правда-с, в несколько иных условиях?.. И вот такое стечение обстоятельств… Ах, жизнь! — Он покачал головой и, тоже усевшись, продолжал: — Всегда приятно встретить людей с характером благородным и сердобольным. И заступаться за обиженных и угнетенных, разумеется, не зазорно. Но эта проклятая должность! — он поморщился всем своим серым скопческим лицом и постучал костяшками пальцев по столу. — Именно она заставляет подчас закрывать глаза на добрые побуждения человека. Знаю, вы не верите мне. Но я душевно страдаю за таких молодых людей, как вы. Иной раз проснусь среди ночи, вперю взор в сумрак и думаю: "В чем же искупление невольных грехов человека?" Кажется, неразрешимый вопрос. Но это только кажется. Ответ прост: делай на своем посту добро людям, старайся облегчить их страдания, и ты найдешь истинное удовлетворение. Как же все-таки лучше внушить такую мысль людям, Чтобы они следовали ей? Вот горе, вот трудный вопрос!

У моей племянницы есть детки-близнецы. Надо вам сказать, они любимцы мои. Какую только шалость им не простишь! Однако всему есть предел. Вот мои канашки возьмут мою умницу кошку Мурку и давай мучить. То в неостывшую духовку запрут бедное животное, то кинут в таз с водой. А я смерть не терплю таких жестоких забав. Стараюсь внушить моим канашкам сострадание. Призываю больше не делать таких вещей. А они надувают губки, чувствуют себя обиженными, лишенными права свободно действовать. Жалуются, плачут, жестокосердые…

Как ни мягок был в эти минуты голос Квакова, как ни деликатны были его жесты и слова, но молодая женщина сидела настороженная, недоверчивая.